Сила этого ответа восхитила Хинту — словно у Тави внутри было лезвие из веры, морали и логики.
— Ты… — он неуверенно качнул головой. — Я не знаю, что ты можешь, Тави. Я сам говорил тебе, что ты можешь зажигать людей. И я верю, что ты особенный… Но не знаю, насколько. Иногда я на тебя обижаюсь, или почти обижаюсь — но в такие минуты ты меня поражаешь. Как будто у тебя внутри не разум, а… столб ослепительного света. Сколько мыслей ты продумал?
— Много, наверное, — теперь уже Тави смутился. — Я же не вру, когда говорю, что думаю все время.
— Нет, ты не просто думаешь. Ты додумываешь все до конца. И делаешь, как рассудил. Это пугает меня. И однажды это может убить тебя. Но это делает тебя лучшим из людей, которых я знаю.
— А я не верю, что я особенный или лучший. Я верю, что каждый может стать тем, кто открывает дверь для других. Кроме того, у меня может ничего не получиться. Это все может закончиться как угодно — даже тем, что я все-таки стану никем.
Сила аргументов и безграничная решимость Тави пробили, наконец, броню Хинты.
— Да, возможно, ты прав. По крайней мере, ты можешь быть прав лично для себя. Но твоя мать…
— Надеюсь, она узнает об этом, когда спорить со мной будет слишком поздно.
— А как ты будешь справляться с тем, что не ходил раньше на эти факультативы? Там люди занимаются по пять лет. У тебя же почти нет подготовки.
— История не похожа на другие науки. Ее можно осваивать с любого места. К тому же, у меня нет твоих забот. Я чуть ли не самый беззаботный ребенок Шарту. Я найду время ходить на лекции, которые читают предыдущим курсам.
— А онтогеотика? С ней будет сложнее.
— Это тоже история. Просто это не история людей.
— Но там есть формулы, физика небесных тел, геофизика и тому подобное. — Хинта потянулся к лиаве. — А в формулах ты не силен.
— Значит, мне будет трудно, — улыбнулся Тави.
— Если я брошу скульптинг, то смогу пойти на музыку вместе с тобой.
— Это будет нечестно. Нечестно по отношению к тебе самому. Ты поступишь как я, когда я был под влиянием мамы. Тебе ведь не очень интересна музыка. Ты редко и мало ее слушаешь. Но ты можешь записаться на факультатив, как на студию. Будешь ходить, когда и сколько захочешь, а вместо экзамена напишешь маленькую творческую работу.
— Разве так можно?
— Я случайно узнал, что да. Только записываться надо не через этот терминал. Чтобы разрешили, надо послать ведомственное сообщение директору школы с терминала обращений у его кабинета.
— Ни разу не слышал, чтобы кто-то так делал.
— Так делают девочки. У них в нашем возрасте больше желания учиться. И некоторые старшеклассники так делают. А из наших сверстников, само собой, никто не хочет сидеть на дополнительных лекциях. Все предпочитают весело проводить время в студиях.
Познания Тави об ученических качествах девочек удивили Хинту, но переспрашивать он не стал. В Шарту девочки ходили в ту же школу, что и мальчики, но почти все занятия у тех и других проходили раздельно, и даже набор предметов немного разнился. Заниматься вместе с девочками можно было только на студиях. При этом Хинта и Тави ни с одной пока не подружились.
— Если ты так сделаешь, то будешь первым, — подытожил Тави.
Хинта задумчиво воззрился на экран своего терминала.
— Роботехника, химофизика, мифология… И я могу добавить историю или онтогеотику. А это не будет как с музыкой? Что я разделю твое увлечение, к которому сам не имею настоящей предрасположенности?
— Но тебе же интересна мифология! А наши легенды — это та же история. Только история занимается всем этим с более широких и строгих позиций. Она проверяет легенды на достоверность.
— Да, — загорелся Хинта, — ты прав. Мне это будет интересно.
— Соберешь факты и напишешь небольшую работу про Притак.
Хинта улыбнулся, но потом вдруг сразу помрачнел.
— И онтогеотика мне тоже интересна. Только как раздел физики, а не как раздел истории.
— Мы бы здорово друг друга дополняли. И если бы мы смогли вместе ходить на целых три предмета…
— Нельзя взять пять предметов.
— Я знаю, — потупился Тави. При этом в глазах у него появился хитрый блеск. Хинта прикусил губу, как до этого в самый трудный момент их разговора.
— Я не могу бросить роботехнику. Это почти весь я — мое хобби сейчас и моя будущая специальность. Мне нравится ремонтировать и мастерить. Но химофизика…
— Я не хочу, чтобы ты что-то бросал. Особенно если это будет так, как будто ты сделал это из-за меня.
— Нет. На самом деле, мне будет легко перейти с химофизики на онтогеотику. Это науки-близнецы. Они изучают одни и те же явления, только на разных примерах. Химофизика стремиться произвести идеальный эксперимент. А онтогеотика ищет готовую ситуацию, чтобы объяснить ее законами химофизики, или сама применяет знания химофизики на практике. И это предмет с практическим выходом — хотя его знания невозможно реализовать на практике в масштабах Шарту, потому что обычно онтогеотика изучает глобальные явления, общие для всей Земли… Я возьму онтогеотику как второй факультатив, а химофизику оставлю. Мне хватит сил вернуться к ней через год, если онтогеотика не пойдет.
Так они и решили. Через час, у кабинета директора, это решение было скреплено официальным запросом. А в первый же день учебного года Хинту ждал своеобразный сюрприз, из которого последовала его настоящая обида на Тави — самая сильная за все время их дружбы.
Встреча с ребятами со своего потока прошла для Хинты не слишком гладко. С одной стороны, он был рад снова увидеть некоторых из них, даже тех, с кем ни разу не общался за каникулы. Но была и другая сторона. На первом же занятии кто-то прислал на терминал его парты сообщение в одно слово: «улипа». Хинта заранее ожидал, что из-за войны с омарами ему станут чаще обычного напоминать про уродство брата. Но записка все равно выбила его из колеи. Он начал оборачиваться, выискивая среди одноклассников обидчика, потерял нить лекции и нарвался на выговор от учителя.
Еще одним негативным событием для Хинты стали дети крайняков. Раньше они учились на домашних терминалах, но теперь, когда их родители вынужденно переселились в Шарту, они пошли в настоящую школу. На поток Хинты добавили сразу шесть новеньких. Они пока чувствовали себя чужими и держались особняком, но Хинта думал, что уже очень скоро они скопом вольются в партию тех, кто агрессивно дразнит его брата.
У Тави первого часа занятий в этот день не было, поэтому в перерыв Хинта слонялся один. Самые приятные ребята с его потока собрались в кружок, чтобы поделиться мнением об омарах — а он вдруг понял, что не может к ним присоединиться. Дело было не только в Ашайте, но еще и в том, как сам Хинта изменился. Его новые взгляды, сформировавшиеся в разговорах с Тави, могли стать бомбой, а он и так уже ждал неприятностей и не хотел ввязываться в огромный спор, где окажется один против всех. Его терзали два противоречивых стремления: первое — найти и, если удастся, побить автора записки; второе — скрыться с чужих глаз. В конце концов, жажда затворничества победила, и он пошел подальше от сверстников, на второй этаж школы — к кабинетам персонала и залам студий, туда, где в первой половине дня обычно абсолютно пусто. Он встал в изгибе коридора, у окна, и стал смотреть на центральную площадь Шарту в надежде, что вот-вот увидит, как к школе подходит Тави. Но того все не было. Хинта уже подумывал вернуться в свою аудиторию, когда услышал чьи-то шаги и звук резко раскрываемой двери.
— Ивара Румпа, — обвиняюще спросил женский голос, — Вы — хару? Это правда?
Слова «хару» Хинта не знал, поэтому подумал, что ослышался. Но он узнал голос. Тот принадлежал Лартриде Гарай. Она была учителем языка и директором школы. Это на ее имя он вчера составлял ведомственное письмо.