— Девятнадцать галов, — посчитал складской логист.
— А мне кажется, чуть больше, — тоже посчитал Тави.
— По правилам компании-перевозчика, — ехидно заметил логист, — цена относительно веса товара округляется в пользу покупателя. Так что если Фир-старина заплатит вам двадцать галов, последний он отдаст из своего кармана.
— Вот видишь, — усмехнулся Фирхайф. — Для тебя, Тави, те же правила, что и для Листы Джифоя.
— Да, только он продает тысячи тонн, а я — что? Но ладно.
Они подкатили тележку к поезду, и она, подняв свой контейнер вверх, высыпала фрат на платформу. Все, что насобирали ребята, стало лишь краем огромной кучи. Подошедшие рабочие сразу начали накрывать погрузочный слот сеткой, чтобы фрат не разлетался по дороге. Фирхайф и Хинта достали карманные цифровые кошельки и развернули над ними гал-граммы. Девятнадцать галов отделились от одного кошелька и по воздуху поплыли к другому.
— Готово.
— Куш, куш, куш, — подпрыгивая от возбуждения, воскликнул Тави. — Мы идем в ламрайм!
Рабочие подтрунивали над мальчишками. Фирхайф черкнул подпись в документах логиста и вразвалку направился к локомотиву. Еще через минуту тихоходный отбыл в направлении города. Уезжая, старик прощально махнул рукой.
По пути в ламрайм Хинта завел Иджи в гараж своей семьи. Родителей он не встретил: мать была на легочных процедурах, отец еще не вернулся с работы. Там же, в гараже, он рассчитался с Тави. Когда они вошли в холл ламрайма, тот уже пребывал в полной эйфории.
— Девятнадцать галов… Я не думал, что мы заработаем так много. Это же целый день развлечений, причем для нас двоих!
— А ты еще хотел отжать у Фирхайфа лишний гал.
— Ну, гал лишним не бывает.
— Не трать все. Вот я на часть своей доли куплю инструменты и детали.
— Так то ты, — с влажными от счастья глазами ответил Тави, — а мне ничего такого не нужно. И удержаться от кутежа будет сложно. А то, — посерьезнев, добавил он, — я уже не могу, как раньше, просить у мамы деньги на маленькие радости.
Холл ламрайма был просторным, длинным и выгнутым. Вдоль него стояли круглые тумбы. Над большинством постаментов, красиво светясь, возвышались группы героев. Фигуры, все примерно в метр высотой, совсем как живые беззвучно разговаривали между собой, жестикулировали, сражались. Одна из сцен изображала воинов, печально склонившихся над телом павшего товарища. Под ногами фигур, по круглым дисплеям, бежали надписи с названиями и временем сеансов. Между тумб ходило с десяток разновозрастных посетителей. Выбрав лам, они подходили к тумбе, рисовали перед ней стандартный знак контакта, и тогда фигуры героев исчезали, сменяясь трехмерной проекцией лам-зала. Посетители резервировали себе свободные места и уходили — кто в кафетерий, кто прямо на лам-сеанс. Тави, Хинта и Ашайта влились в разреженную толпу.
— Хороший сейчас сезон, — показывал Тави, — столько новых ламов! Еще дней десять назад половина тумб стояла пустая. А теперь вон новое, и вон там, и еще…
Хинта только и успевал, что вертеть головой. Наконец, его притянуло к яркому постаменту, над которым могучий мужчина в огромном экзоскелете с десятками механических рук, растущих от плечей и боков, крушил ледяную скалу. Спутники в костюмах поменьше помогали ему. Под фигурами разрушителей льдов крутилась надпись: «Сопротивление Притака — строители ледяного лабиринта». Хинта поймал бегущую надпись ладонью, заставляя ее развернуться в пояснительный текст.
— А я это фактически видел, — расстроился он. — Это ремейк «Семи крепостей Джифола».
— Нет, это не по ламу позапрошлого года. Это самостоятельная история по тому же мифу, но с упором на линию Бриты Мурата.
— А кто он? То есть, имя-то я помню…
— Сын Гвартаны Мурата, последнего из космолетчиков, кто после катастрофы сумел вернуться на Землю с Марса. Брита был воспитан отцом, вырос и стал механиком снежных буров. Он прославился, когда построил подо льдом пути сообщения под оборонительными линиями Джидана.
Хинта кивнул.
— Я помню, как в «Семи крепостях» выглядела его машина. Тысяча ледорубов на такой круглой штуке.
— Да, — увлеченной скороговоркой подтвердил Тави. — Там показывали его машину и его тоннели, потому что джиданцы пытались разрушить их ледороющими торпедами и потом отбивали вышедшую из-подо льдов атаку Притака. Но сам Брита фактически не был показан — он ведь там был лидером врагов. А здесь будет взгляд с совсем другой стороны: вся его жизнь в Притаке с детства и до исчезновения во льдах. Хотя не знаю, может, они придумали какой-то конкретный конец его истории.
— Открытый финал, — оценил Хинта. — Будет интересно. Пойдем на него?
— Давай не в этот раз. Он идет еще пятьдесят дней, а кое-что, чего ты еще не видел, скоро уже закончится.
— Твой Джилайси, — угадал Хинта.
— Да. Сходим на него. Я так хочу, чтобы ты это увидел! Туда.
Они пошли к дальнему постаменту. На нем была изображена сцена рукопашной борьбы — развитый юноша с красивым, немного даже женственным лицом, в разрушающемся скафандре-экзоскелете вырывался из сети пут, а на его плечах и ногах, пытаясь удержать, висели другие герои. Вокруг постамента бежала надпись: «Джилайси Аргнира — плачущий воин».
— Знаю, выглядит странно, но это самая лучшая часть самой потрясающей истории, которую я знаю. Один из тех случаев, когда лам-реклама хуже самого лама.
— Я видел уже два лама про Джилайси. Про него-мальчика, когда он побеждает своего жестокого отца и становится первым из героев Джидана…
— Меняет все в их стране, — закивал Тави.
— И второй, когда он уже ни на чьей стороне.
— Он всегда был на стороне справедливости. А это — середина его истории. — Тави ткнул в бегущую надпись и зачитал вслух. — Джилайси Аргнира — плачущий воин, забывший, на чьей он стороне, и начавший битву за само добро против всех.
— Так вот как он перестал быть воином Джидана.
— Да. И это срастается на самом деле с легендой о семи крепостях. Потому что так сорвалась битва за крепости. Джилайси был оглушен — снайперы Притака всадили ему в лоб нанопулю, которая должна была сделать его берсеркером, бьющимся на их стороне. Но он каким-то образом переборол наниты и стал еще светлее в душе, чем был прежде. Он забыл, кто он такой и зачем идет война. А когда очнулся, не помня себя, то рыдал и требовал от всех, чтобы они прекратили битву. Он начал спасать раненых со всех сторон, выносил их из боя и поражал тех, кто пытался добивать слабых.
— Не рассказывай. Лучше я увижу сам.
— В общем, так появился тайный союз — люди, воевавшие против всех ради завершения самой войны. Но даже им не удалось спасти Джидан. Война закончилась лишь после того, как Притак и Лимпа окончательного его уничтожили. А жаль.
Тави начертил знак контакта, и фигуры героев исчезли, сменившись изображением зала. Тот был круглый, места спиралью спускались к расположенной в центре проекционной арене.
— Я знаю, ты любишь первые ряды, но с нами Ашайта. Давай возьмем у стены.
— Конечно. Вот здесь. Там рядом установка одного из проекторов, а сбоку от сиденья не проход, а просто пустое место. Твой брат сможет сколько угодно махать руками и никому не помешает.
Хинта благодарно улыбнулся и запустил сразу тремя пальцами в три соседних куба на голограмме. Они с красного изменили цвет на голубой, а из центра тумбы вылезла губка накожного принтера. Тави наклонился и с размаху впечатался в губку лбом.
— Я знал, что ты сейчас это сделаешь, — фыркнул Хинта. Сам он приложил к губке тыльную сторону ладони, а потом поймал Ашайту за руку и сделал с ним то же. Теперь на их коже светились номера мест — «97», «98», «99» — набранные традиционной литской числицей, причем перевернутый боком знак числа сиял у Тави прямо над переносицей.
— До возвращения домой краска испарится, — легкомысленно отмахнулся он.