— Э, болтаете всякий вздор, а потом еще отвечать придется, — значительно сказал Захарчук, покосившись на столпившихся у окна старост.
— Правильно, нечего много болтать. Болтовня, что полова, по ветру несется.
— А когда надо, так и без болтовни случится.
— Всему свое время придет.
— Ой, придет, придет! Вот только бы дождаться человеку!
— Дождемся, не бойтесь, — сказал кто-то, и все стали расходиться. Скалчиха крикливо командовала бабами, распределяя их по деревням.
— Баба всегда лучше присмотрит, чем мужик. А вы, староста, не убегайте. С вами Важчиха пойдет, насчет этого сбора-то.
— Так это вы уж сегодня хотите?
— А когда? После дождичка в четверг? Тут откладывать нечего! Или сейчас, или и вовсе не надо!
— Верно, верно!
И вправду тотчас после обеда поехали подводы от дома к дому. Все уже знали, не приходилось даже с подводы слезать, — люди сами выносили меру картошки, немного ржи, кусок холста, пригоршню льна, буханку хлеба — что у кого было. Стефановичи отличились — вытащили несколько больших кругов колбасы и целый мешочек соли.
— У кого есть, тот может дать.
— Как бы не так! У кого есть, вот хоть как у графа, так тому еще жалче отдавать.
— Это штраф так обозлил Стефановича.
— Какой еще штраф?
— Так вы ничего не знаете? Приезжал на прошлой неделе этот самый, как его, что налоги-то с лавок берет, и нашел в горшочке на полке перерезанную пополам пачку махорки. Руся было спрятала, а он все же пронюхал, вот им и пришлось двадцать пять злотых платить. А как же не резать? Разве кто купит целую пачку?
— Такие деньги!
— Ну, им есть из чего и заплатить.
— Да я их и не жалею… Когда свинья у кого издыхает, так они несколько грошей заплатят, а потом за колбасу или мясо в городе столько же берут, что и за хорошую свинину.
— С чего ж они так и разжились, как не с этого.
— А старуха, только зазевайся, всегда обвесит.
— Ну, по крайней мере все-таки дали.
— Как им было не дать, когда все дают?
И правда, давали все. Старая Лисиха принесла курицу. Захарчуки — маленького поросенка. Давали даже самые бедные. Анна вышла из своего сарайчика и положила на подводу детскую рубашонку.
— Может, и это пригодится?
— Как не пригодиться! Там все разутые, раздетые.
Она стояла с ребенком на руках. Ее большие серые глаза мимоходом глянули на сидящего на подводе Винцента и тотчас обратились к маленькой головке, прижавшейся к ее груди. Она тихо ушла со своим лицом мадонны, в застиранной, вылинявшей юбке, стройная, сосредоточенная, полная покоя, который так тревожил Винцента. Он отвернулся, заметив, что бабы жадно, внимательно следят за ним, и стал тщательно завязывать мешок с рожью.
Они собирали до самого вечера, а наутро, еще затемно, учителя разбудил стук в окно. Приехал староста из Бжегов, чтобы вместе отправиться на железнодорожную станцию.
Они долго ехали в прохладном предутреннем рассвете, по росистым лугам, по березовым лескам, под низко нависшими над дорогой кудрявыми ветвями. Далеко-далеко простирался зеленый, равнинный мир, лишь кое-где поднимающийся волнами невысоких холмов, поросших чебрецом. Жемчужно поблескивала река, в лугах открывались темные глаза прудов, словно пробужденные от ночного сна и еще таящие на дне золотистый отблеск звезд. Захлебывались песней жаворонки, в сосновых ветвях щебетали птичьи стаи, поднялись с воды дикие утки и в беззвучном полете пронеслись высоко над лесом. Как всегда — утром ли, вечером, или в знойный полдень — Винцента охватил восторг перед красотой этой земли — зеленой, лазурной, золотой, шумной от птичьих песен, ароматной от цветов, пригорюнившейся поникшими березовыми ветвями, насупившейся сумраком елей.
Староста сидел молча. Работник погонял лошадь. Но Винцент позабыл об их присутствии.
— Красиво тут, — сказал он вслух.
Роман сплюнул на землю.
— Красиво? Что ж тут красивого? Песок и песок, а не песок, так болото. Никакой тут жизни нет, только что не подыхаешь. Нешто можно что-нибудь вырастить на этом песке, как ни бейся? Нешто добьешься чего-нибудь от этого болота? Ничего! Вот был я, знаете, в Поморье, так там действительно красиво! Поля и поля, пшеница почти по шею, всякий клочок засеян, дороги хорошие, избы — куда лучше чем у Стефановичей, у вас в Калинах! Вот где красиво… Или хотя бы и в Остшене, тоже ничего не скажешь… А тут?
Он презрительно обвел широким взмахом руки зелень берез, лиловые от чебреца холмы, изумрудные просторы влажных лугов, по которым бродили аисты.
— Вот кабы осушить эти болота да унавозить песок, как граф сделал, так еще на что-нибудь похоже было бы… Да мужику это не поднять, куда ему!