Жрали от пуза, пили все вместе до дна, горланили странные и вульгарные песни, даже били в барабаны и стучали по столу кулаками в ритм.
Римляне и назвали бы их варварами, а мне показалось что есть в этом древнем празднике есть что-то приятное и душевное.
Когда уже стемнело и яства стали заканчиваться я сходил к ближайшей яблоне и добыл с неё штук пятьдесят яблок чем вызвал ещё больше восторга у пьяной толпы чем днём.
— Яблоки довольно вкусны если их запечь. — Шепнул я на ухо Айрис. Та поняла меня правильно и пошла на кухню организовывать.
Вернувшись в деревню, она вела себя с местными естественно и спокойно, как и они себя с ней. Никто её проклятой не обзывал и не шарахался в сторону, по крайней мере при мне.
И вообще Айрис и Мона на пиру сидели справа и слева от меня. Только потом я краем уха услышал, что их именуют моими жёнами.
А чему удивляться? Обе сами напрашивались. Что хотели то и получили.
Чем больше пил на этом пиру, тем больше слипались глаза. Уже и не помню, как ел печёные яблоки и как расхваливал их перед всеми. Потом поднимал новые здравницы, декламировал стихи и слушал местные нескладные пародии на них.
А потом пир закончился и меня увели уже в мои покои. Увели холопки, аж три штуки, их держал при себе Умба, теперь они мои. Они должны были помыть мне ноги, забрать вещи на стирку и уложить спать. Мона отослала их с вещами, а мыться нам было недосуг.
Втроём, я и две мои жены, завалились на шкуры и… уснули… на большее нас уже не хватило.
Утром я проснулся далеко за полдень, по крайней мере так мне сказали наручные часы. Я настроил их на местное время, ну как настроил… более или менее, на глаз.
Первое что я увидел это Мону готовящую на огне в котелке Айрис какое-то угощение. Она помешивала варево деревянной ложкой и делала это так легко и естественно словно она давно моя жена и живёт в этом длинном доме много лет.
Заметив, что я проснулся она улыбнулась и полезла ко мне с поцелуями. Я с бодуна «пах как ван» и потому мне было предложено освежить запах рта кружкой каких-то ароматных трав. И вправду помогло, больше не воняло.
Отзавтракал я нажористым супом с курицей, зелёным луком и варёным зерном. Здесь такая пища считалась очень богатой.
— Мой дорогой. — Обратилась ко мне Мона за столом. Честно мне было приятно это слышать.
— Да дорогая. — Ответил я тем же, чем взывал улыбку.
— Вонючка Умба желает забрать свой топор. Это всё о чём он просит нового вождя.
— Какой топор?
— А вон на стене висит.
На стене и вправду висел большой топор. Только каменный. Таким много не навоюешь. Скорее разобьёшь, чем разрубишь пару голов, а дальше он или затупится, или скорее сломается. Мусор, короче говоря.
— Пусть забирает.
— Это лучший топор в деревне.
— Им можно дерево срубить?
— Эм… нет…
— На кой чёрт он тогда? Им даже в зубах не поковыряешь. Скажи холопке чтобы отдала ему топор. На этом всё, остальные его вещи мои.
— Всё так, вождь. А как же наказание?
— За то, что творил зло и плохо правил? — Она кивнула мне. — Пусть придёт завтра вечером, я скажу ему чем он займётся. Нужно придумать какой тяжкой работой его нагрузить.
— Может просто изгонишь его?
— Он пойдёт в другую деревню. — Покачал я головой.
— Не пойдёт. Изгоя нигде не примут. Тем более бывшего вождя. Изгнать его было бы справедливо, он многим тут нагадил.
— Нет, пока он останется здесь.
— Слушаюсь мой муж.
— Кстати об этом… вы теперь мои жёны?
— Да, мы теперь твои жёны. А что? Ты брал нас, мы свободные женщины, мы были невинны. Теперь мы твои.
В невинность остроухой я верил, а вот рогатая давно её потеряла. Тем не менее это никак не умаляло её в моих глазах. Они помогали мне, я им. И теперь от них не откажусь.
— А если приданое хорошее дать? — Спросил я просто для штуки.
— Ты хочешь нас выгнать? — У Моны поднялась одна бровь. Конечно, она не верила в то, что её прогонят ни на одно мгновение.
— Нет. Ты моя жена… вы обе. На том и порешим.
Этот ответ её полностью устроил. Больше эта тема не поднималась. В этом примитивном обществе такие вещи утроены весьма просто и в то же время серьёзно. Взял свободную? Женись. Лучше по-хорошему…
— А что холопки? — Осведомился я о трёх рогатых девах, что нам служили.
— Я одну отпустила. Она была моей подругой. Утром дала ей свободу от твоего имени при всём честном народе и немного еды и такни на обмен.
Одна моя бровь поднялась. Не то чтобы я был сильно обеспокоен, но самоуправство без внимания оставлять нельзя.
— Не смотри так Максим, я теперь работаю за неё. Она готовила и стирала, я умею это гораздо лучше, всё сделаю.