Все пора по домам... Проходя мимо, он еще раз ощутил теплоту ее взгляда.
3. Старый город.
Снег уже немного припорошил заплеванную шашку, которой была выложена главная пешеходная улица в центре. Он медленно шел вдоль ярких витрин магазинов заставленных и завешанных разным хламом и шмотками. В основном это были безделушки, которые годами лежали на витринах, припадая пылью. Тряпье на манекенах иногда менялось лишь потому, что продавщицы развлекались этим, дабы убить рабочее время. Он остановился у витрины с поддельным антиквариатом. Именно здесь в витрине стоял его любимый подарочный набор шахмат, сделанный из металлокерамики. Деревянная доска круглой формы, и экзотические игровые фигурки на ней, сразу понравились. Он часто подолгу стоял у витрины, любуясь этим творением. «Да надо подсобрать деньжат и купить. Сколько той жизни. Когда будешь сдыхать на больничной койке, тебе уже ничего не надо будет. Вон мать всю жизнь копила, собирала по крохам и что? Что скопила то пошло на лекарства, да и те не помогли. Ведь от смерти нет лекарства. Надо пользоваться жизнью пока живешь.
Странно, но тогда тоже была зима. Серая, мрачная зима високосного 2004 года. Он в очередной раз пришел навестить мать в радиологическое отделение онкодиспансера, в котором она проводила свое последнее время этой жизни. Маленькое здание, выкрашенное в мерзкий коричневый цвет, было похоже на небольшой саркофаг. Внутри было еще ужаснее. Тесные палаты, скованные толстыми бетонными стенами, в которых витал дух неизбежной смерти. Эти стены вместе с ионизирующим облучением, которое они впитали за многие годы, излучали все подавляющую безнадежность, с которой люди, попавшие сюда, проводили здесь свое время в ожидании худшего. Там, по словам матери часто шутили «Те, кто попал сюда уже одной ногой в могиле» и эта правда была горькой. Даже если кто-то выписывался, то все равно через некоторое время возвращался в этот склеп.
Именно здесь, в это тяжелое для него и его семьи время он понял, что значит жизнь. Он видел как с каждым днем его мать все больше и больше погружается в смертельное небытие. Та неизбежность, с которой это происходило, вгоняло его в жуткую депрессию. Он видел, как болезнь медленно превращает сильную, жизнерадостную и розовощекую женщину в бледную и худую старуху.
Тумбочка рядом с койкой, на которой лежала мать, была завалена разными фруктами и едой. Но теперь все это для нее не имело особого значения. Да, при жизни она всегда экономила на себе, торговалась за каждую копейку, чтобы потом купить ему банан или апельсин. Сейчас этого у нее лежало килограммами, но, увы, это ей было уже не к чему. Смерть дышала в ее затылок своим холодным дыханием. Даже теперь, когда она была одной ногой в могиле, как настоящая мать, которая отдала всю свою жизнь детям, она переживала за него. С нежной материнской улыбкой и слезами в глазах она тихим еле внятным голосом спрашивала как у него дела, не голоден ли он? Он с комком в горле, который подступал всякий раз, когда, входя в палату, он видел ее беспомощно лежащей на своей койке, еле сдерживая слезы, стараясь выжать из себя беззаботную улыбку, отвечал «Все в порядке мать». Она же, как всегда с легким подозрением глядя ему в глаза, спрашивала «Точно?». «Да» уверенно отвечал он, глядя в голубые как небо глаза матери. Затем, немного поев, она обессилено засыпала. Он же, посидев немного, уходил с робкой надеждой, что завтра сможет вновь увидеть ее живой.
Именно тогда в той грязной, мрачной палате он понял, что надо жить во время жизни. Не жалеть для себя ничего, иначе потом будет все не к чему. Он с болью в сердце вспоминал слова матери «Живи для себя, и не повторяй моих ошибок». Слезы сами накатывались на глаза, а комок подпирал горло. Именно тогда, фраза из кинофильма: «Детство заканчивается тогда, когда ты понимаешь, что можешь умереть» обрела реальное значение.
Ладно, хватит разводить сопли, ведь слезами горю не поможешь, думал, оглядываясь по сторонам. Затем, вынув из кармана потрепанную «Нокию» - это была бэушная 33-ка приобретенная у посредника, - он посмотрел, не пришло ли чье-то поздравительное СМС.
Была половина одиннадцатого. Снежинки медленно таяли на потертом стекле старых командирских часов. Холод начал медленно пробираться под старое пальто. Надо было двигаться, чтобы не замерзнуть. И он, затянув по плотнее шарф, направился в сторону старого собора.
Храм судьбы.
Массивные входные двери с тихим скрипом медленно открылись. В нос ударил слабый запах церковных благовоний, которым была пропитана сумрачная прохлада, заполнявшая пустоту храма. Громадный иконостас рассписаный вручную, был тускло, освещен несколькими электролампадами. Лики святых, выхваченные из полумрака «интимным» освещением электролампад, казались магически загадочными. Даже воздух был немного другим, и не, потому что был пропитан благовониями, в нем чувствовалось что-то странное, неприсущее уличной гари.