Как я попал в Несебр? Не вдруг и вместе с тем внезапно. Сначала была дорога из Бургаса в Слынчев Бряг, но шоссе шло в стороне от моря, и города я не видел. Потом упал вечер. Из окна гостиницы мне показали цепочку огней: «Несебр». Огоньки врезались косой в серебристое ночное море, и разобрать, что там они освещают, было невозможно. Утром опять дорога, она бежала между деревьями и холмами, явно стремилась к воде, но никак не могла выбраться на берег, и вдруг, за каким-то поворотом, — видение: по волнам плыл город.
Долго, очень долго кружил я по мощеным улочкам Несеб-ра. Дома берегли жизненное пространство: второй этаж, деревянный, обязательно выступал над нижним, каменным. Город был, как ни странно, зеленым: вились плющ и виноград, шелестели смоковницы, — и я только удивлялся: откуда на этом скалистом клочке могли взяться жизненные соки, нет ли здесь какого-нибудь секрета, который и помог городу выдержать битву с соленой водой, длящуюся уже сорок веков?
Кривые улочки не раскрывали секрета. Они сами владели некой неподдающейся тайной. Я мог несколько раз пройтись по одной и той же улице, но так и не узнать ее: в зависимости от времени дня и нового ракурса облик неопределимо менялся. И выручали уже найденные церкви. В каменной приземистой постройке или во внушительной громаде проступало нечто знакомое, я обходил ее со стороны и радовался: «Святой Стефан», здесь я уже был…
Почему разговор о Несебре неизменно начинается и кончается церквами? Чтобы уяснить это, мне пришлось побывать позднее еще в одном храме-памятнике — в знаменитой Боннской церкви, расположенной у подножия Витоши, близ Софии. Стенописи ее относятся к XIII веку. Когда входишь в эту церковь, то в искусном полумраке сначала видишь только непонятные, размытые пятна на стенах. А затем настигает ошеломление: сквозь стершиеся круги нимбов проступают строгие и укоризненные лики, даже не лики — лица живых людей, изучающих нас из семисотлетней дали.
Так и в Несебре. Время уничтожило невидимые нимбы церквей. Остались камни. Но жители города видят в них черты древних мастеров — каменотесов, плотников, каменщиков, гончаров, кирпичников. Эти безымянные строители им дороги, так же как будущим поколениям (может быть, тогда в Несебре уже и не останется жителей, может быть, он превратится в «чистый» музей, кто знает) станут дороги незримые черты нынешних несебрцев — тех, кто сумел сохранить память о делах рук человеческих. Кто передал им простую истину: Настоящее — кратковременно и преходяще, но оно — необходимейшая и единственная связь между Прошлым и Будущим…
В конце концов Несебр открыл мне свои дома, улицы и соборы. Но он остался молчаливым. У каждого города есть звучание. Все города музыкальны, надо только вслушиваться. Несебр был тих. Лишь краем уха удавалось уловить какую-то томительную ноту, словно очень далеко звенела струна. Или где-нибудь читали стихи, и смысл их был непонятен, различалась лишь аллитерация — один звук, многократно повторяющийся в строке.
Не-е-себррр… Не-е-себррр… Волна приливает к берегу и уходит, шурша галькой…
И родилось ощущение: этот город надо слушать ночью. Может быть, тогда, когда нет туристов и приезжих, нет постороннего шума и возгласов удивления перед необоримой стариной, в улочках раздается мелодичное цоканье копыт. То по Несебру проезжает фракийский всадник…
Памятники встречаются разные. Но какими бы они ни были, со словом «память» у них прямая связь. Когда путешествуешь по Болгарии, рождается особое чувство. Я бы назвал его чувством благодарности за уважение к старине. За почитание великих событий прошлого, почитание, которое можно осязать. К истории — отношение священное. Ни один памятник, ни один след былых деяний не остаются без внимания и заботы. Сотни памятников новейшего времени… Святыни болгарского возрождения, храмы и дворцы эпохи первого и второго болгарских государств… Монастыри — крепости духа народного, где национальная культура и наука находили защиту и приют в период пятивековой османской тьмы… Римские, греческие памятники… Свидетельства, оставленные плохо еще понятым народом — фракийцами…
И даже чешмы — рукотворные источники питьевой воды — стоят как монументы неизвестным, участливым людям иных веков. Часто около такого фонтанчика — цветы.
Города-музеи — это не просто увековеченные события. Это памятники Истории и Труду…
Были горы. Потом кто-то очень большой взял в руки меч и несколькими ударами вырубил там котловину. Затем раздобыл где-то пригоршню домов и бросил вниз. Получился город. Со временем он зазеленел, но на иссеченные срезы скал растения так и не взобрались: трудно. Утесы до сих пор голые — бледного, палевого цвета. Это песчаник. В старые времена его чаше называли мелом. Потому и город — Мелник.
С мукомолами название не связано никак.
Великан яростно кромсал горы, поэтому вершины утесов получились пирамидальными, а грани — заостренными. Горы так и зовут здесь: «мелникские гигантские пирамиды».
Заблудиться в городе трудно. И не только потому, что домов — с пригоршню. Улица — всего одна (переулки и тупички не в счет), идет она вдоль русла маленькой речки. Летом река почти полностью пересыхает, поэтому гулять можно прямо по каменисто-песчаному дну. Даже захочешь в сторону свернуть — не удастся: некуда.
К вечеру в горы иногда карабкается тяжелый туман. Он ползет с трудом и на полпути выдыхается. Поэтому до вершин не добирается никогда, но, найдя котловину, где лежит Мелник, устремляется в нее и устало растекается между домами. Тогда в неосязаемом молоке плавают красные черепичные крыши.
Петухи здесь неугомонные. Они кричат и днем и ночью. Больше почему-то к вечеру: видимо, возмущаются вторжением сырого гостя — тумана. К их крикам примешивается какой-то шорох, шелест, шепот. Какой — я сразу не смог определить…
Шел тихий мимолетный дождик. От крохотного магазинчика сувениров мы перешли через висячий мост на другой берег реки. Там, в розовом домике, располагался краеведческий музей. Опять музей? Но ведь весь город — большой выставочный зал! Не лучше ли облазить его вдоль и поперек, потрогать древнюю каменную кладку, заглянуть в обычный дворик, испить горной воды из медной трубки чешмы — и попытаться понять, что заставило людей подняться к вершинам, устроить здесь дома и жить столетиями? Но скоро я ощутил: не побывав внутри мелникского дома, узнать смысл города невозможно. А музей был именно обычным домом, носящим имя одного из прежних хозяев — Пашова.
Первым делом я заинтересовался потолком. Он был деревянный и покрыт резьбой. В центре его разбегалось лучами мореное солнце, заставлявшее думать о мастерах-резчиках, которые, живя в доме, распахивали над собой небо. Потом я поднялся на второй этаж: здесь висели карты, фотографии, хранилась старинная одежда местного покроя и рисунка, и вдруг понял, что этот этаж… не последний. Есть еще один — третий. Как же так? Ведь с улицы точно были видны всего два…
Вот и Мелник подбросил мне свою головоломку. Она решалась коротко: не доверяй внешнему виду зданий. Внутри не так все просто. Один этаж может вмешать в себя две горизонтали, а два ряда окон вовсе не обязательно свидетельствуют о двух ярусах дома: бывает, это окна одной высокой двухсветной комнаты.
У первого этажа — своя особенность: он всегда каменный, массивный, неприступный, глухой, если и прорезаны светоносные отверстия, то только в верхней части. Любое здание могло быть бастионом: даже если сгорит деревянная надстройка, все равно дом выдержит длительную осаду. Строители здесь были умелыми фортификаторами. Почему?
Город основали фракийцы. В V–IV веках до нашей эры здесь жило племя меди. Потом его постепенно вытеснили римляне. Есть сведения, что Мелник очаровал императора Траяна и тот положил немало сил на благоустройство горного местечка с живительным климатом. В конце VIII столетия нашей эры город был включен ханом Пресняном в пределы Болгарии, а с XII века, когда здесь поселились предприимчивые греки, высланные из Византии, он стал крупным торговым центром. Мимо Мелника и через него шли караваны с юга в северные и западные районы, средиземноморские купцы добирались даже до Вены. Бойко шла торговля знаменитым мелникским вином. Может быть, тогда, а может, и раньше родился здесь тот дух независимости и свободы, который не давал покоя ни византийцам, ни туркам. И те и другие не раз предпринимали атаки на Мелник, но жители его сражались отчаянно и в руки завоевателей не давались. И носил в те времена город еще одно имя — «Българштыня», что можно перевести как «Болгарская твердыня».