Много подвигов совершили в пути аргонавты. Освободили слепого царя Финея от гарпий — жестоких полуженщин-полуптиц, лишавших его пищи, сражались со стимфалийскими птицами, поражавшими своих жертв металлическими перьями, воевали с враждебными царьками и воинственными девами-амазонками…
Но вот и страна царя Эета — край мира, место, откуда Гелиос ежедневно начинал свой путь на запад. Руно охранял дракон — следовательно, его надо было победить. И еще — вспахать поле на огнедышащих медноногих быках и засеять его зубами дракона, из которых, как выяснилось, вырастают вооруженные воины. Понятно, что Эету, сыну Гелиоса, было жалко расставаться с драгоценным руном, и он выдвинул перед Ясоном совершенно невозможные требования. Вряд ли фессалийский царевич справился бы со всеми этими трудностями, если бы не помощь колдуньи Медеи, дочери Эета. Царевна влюбилась в Ясона и, чтобы помочь ему, снабдила предводителя аргонавтов волшебной мазью, усыпила колдовским пением дракона — словом, обеспечила успех всего предприятия. Ясон заполучил золотое руно, взял в жены Медею и вернулся в Иолк — пора было занимать наследный трон…
Легенда — ложь, да в ней намек. К тому, какой намек содержится в мифе об аргонавтах, мы еще вернемся. А сейчас мне снова вспоминается плавание — тот путь, который я проделал по следам знаменитого предка.
Нам не встречались ни враждебные племена, ни воинственные амазонки, ни страшные морские чудовища. Если по правде, чудес вообще не было. Лишь раз, когда мы брали пресную воду, я и все остальные на моем борту услышали «волшебные ночные голоса», наверное, подобные тем, что слышал Ясон. Видимо, то были шутки Эола — повелителя ветров.
Я не верю, что мой предок сталкивался с чудовищами. Морские монстры — это отражение в мифологическом мышлении тех опасностей, которым подвергались Ясон и его спутники. А опасностей этих было немало в понтийских водах: водовороты, сильные течения в проливах, прибрежные скалы. Наконец, погодные условия. Как выразился однажды мой шкипер, «на Черном море есть всего лишь три безопасные гавани, и зовутся они — июнь, июль, август».
Для меня же главным противником в этом плавании был ветер. Нет, когда он дует в корму и я чувствую, как наполняется парус, — это хорошо. Но при встречном ветре идти утомительно. Иногда я просто стоял на месте, не в силах продвигаться вперед. А самое плохое — полный штиль. Прибавьте к этому ясное небо, которое извергает страшную жару. Так было в Эгейском море. Тут только и остается, что идти на веслах. Как-то раз мои «навтисы» поставили своеобразный рекорд: гребли одиннадцать часов кряду.
А еще было — два раза ломались рулевые весла. Это больно, но в то же время ничего необычного: рядовая травма для морского весельного судна.
Лишь один раз мне стало по-настоящему страшно. Это когда близ Синопа налетел шторм и отогнал нас далеко в море. Небо затянуло, звезд не видно, кругом темень, где берег — не поймешь. Честное слово, я ощутил предательский холодок в области акростоля. Будущее мое тонуло во мраке: ведь вещей доски Афины во мне не было. Хотелось крикнуть шкиперу: «Воспользуйся компасом! Ведь он же есть на борту!» — но я не сделал этого, ибо знал: Северин не послушается. Компасом он запасся лишь из соображений безопасности — то есть на самый крайний случай. Шкипер оценил ветер, характер волны и твердой рукой направил меня во мрак. Расчет оказался верен: через какое-то время впереди проступили очертания берега. Решение истинного эолийца! Ведь мореходы ранней Античности тоже определились в море по форме волн, а также по направлению полета птиц (которых предусмотрительно держали на борту в клетках и, когда требуется, выпускали на волю), по грязевым осадкам в пробах воды, позволявшим судить о близости устья реки.
Может быть, этот шторм, а может, все тяготы вместе сыграли свою роль, но из графика мы выбились и в советские воды пришли с трехдневным опозданием. Для моего шкипера это было главное ЧП: он терпеть не может опозданий. Только его огорчением и можно объяснить ту обидную фразу, которую он высказал в мой адрес: «Когда дело касается лодки такой давности (это обо мне-то!), речь может идти не о точности в часах, а скорее о точности в сезонах». Я скривился, но промолчал…
«Арго» устал: так много говорить он не привык. Поэтому какое-то время рассказчиком у нас будет сам Северин.
— Средняя скорость лодки во время плавания была четыре узла. Для такого хода нужно «немногое» — делать двадцать гребков в минуту (конечно, на спокойной воде). Работа тяжелая — монотонная и изнуряющая. Кто-то подсчитал, что каждый гребец за все плавание должен был сделать миллион двести тысяч гребков! Ядро экипажа составляли двенадцать аргонавтов из Великобритании и Ирландии — студенты, инженеры, спортсмены, медики, фотографы, один ирландский рыбак. Среди них были и новички в гребле, и профессионалы — например, загребной Марк Ричардс — тренер по гребле из Оксфорда.
Работа в море была организована следующим образом. Обычно гребли десять — четырнадцать человек, в зависимости от погодных условий. Пять — восемь человек всегда отдыхают. Плюс я и кок Питер Моррон — в обычной жизни управляющий гостиницей. Он тоже хороший гребец, но, будучи незаменим как кашевар, Питер находился на особом положении. Каждые пять минут два человека менялись. Так что в среднем любой аргонавт после получаса гребли мог четверть часа отдохнуть. На борту всегда была сменная команда из десяти спортсменов. От Волоса до Лемноса гребли греки, в Чанаккале, на берегу пролива Дарданеллы, на судно взошли турецкие гребцы — плавание вдоль берегов Турции было трудным, спортсмены часто менялись, и лишь один местный гребец прошел всю дистанцию от начала до конца, — а в советских водах «Арго» принял на борт десятку грузинских спортсменов под руководством мастера спорта Владимира Берая. Ожидая прихода «Арго», они около месяца тренировались на озере близ Поти, и первые часы работы на веслах показали, что парни в отличной форме, да еще и профессионалы высокого класса. Они очень быстро сошлись с моими аргонавтами. Мы увидели в них надежных, отзывчивых товарищей. На лодке сразу установилась атмосфера дружбы и доверия — вот, на мой взгляд, важнейший итог плавания.
Представители пяти стран приняли участие в «Путешествии героев». С самого начала я задумывал его как международный проект: считал, чем больше людей к нам присоединится, тем лучше. Если хотите, тем лучше для планеты в целом — ей так не хватает сейчас взаимопонимания. Я думаю, около сотни людей могут с полным основанием сказать, что они участвовали в этой экспедиции. Вот еще один положительный результат путешествия.
Как можно охарактеризовать научную — историческую, археологическую — ценность экспедиции? Для меня она несомненна…
Здесь мы позволим себе перебить шкипера Тима и вспомнить о том намеке, который содержится в каждой легенде.
Уже легенда о Фриксе и Гелле позволяет сделать определенные выводы. Историки находят в ней отражение реальных плаваний по проливам, совершавшихся в кожаных лодках, сшитых из бараньих шкур. Миф о плавании «Арго» — тоже своеобразное зеркало: в нем видно, как ахейские моряки еще до Троянской войны — с пиратскими, с торговыми ли целями — плавали в Понт и достигали берегов Эи. Кстати, дошло до нас любопытное мнение древнеримских историков: мол, в те времена, когда греки еще не знали пути в Черное море, они за плату приглашали лоцманов-варваров.
Наконец, Эя. Действительно, существовала такая страна — Эя, Эа, Айя, Айя-Колхида. Не будем перечислять все аргументы (а споры были, и копий ломалось немало), приведем лишь вывод, сделанный в книге «Проблемы гомеровского эпоса», которую написал известный грузинский историк Р. В. Гордезиани (кстати, Рисмаг Вениаминович принимал участие во встрече Тима Северина): «…Эа древнейших греческих сказаний с самого начала локализовалась в бассейне Черного моря, в пределах исторической Колхиды».
Что же привлекало ахейцев в Колхиду, к берегам реки Фасис, нынешней Риони? Побуждения были, разумеется, экономического порядка. Древнекартвельские племена — колхи — уже в ту пору отличались высокоразвитой культурой, страна славилась золотыми изделиями, высоким уровнем металлургии. Ахейцы ходили в Колхиду за металлами — бронзой, серебром, железом, золотом. Позднее вывозили оттуда еще и корабельный лес, воск, смолу. Но главное заключалось, конечно же, в желтом металле. Колхи намывали его в горных ручьях, растянув в русле бараньи шкуры, укрепленные на деревянных досках. Золотоносный ил оседал на шерсти, вода уносила частички грунта, а золото оставалось. Пролежит шкура в ручье месяц-полтора, потом ее вынимают, высушивают — и вот уже руно отливает золотым блеском. Кстати, подобным способом золото совсем еще недавно добывали в Западной Грузии.