Появились они лет тридцать назад и своим рождением были обязаны… скуке. В проливе Нантакет курсировали плавучие маяки. Видимо, в долгие часы вахты морякам, обслуживающим их, делать было решительно нечего, и придумали они плести корзинки. Не известно, кому первому пришла в голову эта блестящая и, как скоро выяснится, перспективная идея, только поветрие очень быстро охватило все маячные суда. Со временем появился единый стиль, единая форма корзинок, и, что самое удивительное, они начали пользоваться спросом, хотя на суше корзинщиков — пруд пруди. Человеком, который перенес производство «маячных корзинок» с раскачивающихся палуб на твердую почву Нантакета, был выходец из Филиппин Хосе Рейес. Так на острове появилось первое ремесло, не связанное с китовым промыслом.
Хосе Рейес и поныне плетет корзинки. Правда, занимается он этим больше из любви к искусству, чем из желания подработать: годы уже не те и корзинки получаются не совсем «нантакетские».
А ведь фасон стал известен всему меру, уже есть знатоки и эксперты по нантакетским корзинам, подделку изобличат сразу, поэтому «марку фирмы» надо держать высоко. И старый Рейес передал эту марку молодым плетельщикам — супругам Билли и Джуди Сайл.
— Мы начали самостоятельно работать в 1973 году, — рассказывает Билли Сайл. — Конечно, поначалу большинство корзин шло в печку — до «маячных» недотягивали. А теперь только успевай: заказы идут со всех сторон. На первый взгляд плетельное дело нехитрое, а в действительности весьма трудоемкое: в неделю выходит полторы, максимум две корзинки. И это при полностью загруженном рабочем дне.
На каркас настоящей нантакетской корзинки годится только дубовая древесина. Затем каркас тщательно и хитроумно переплетается тонкими волосками луба вишни или акажу[25]. По верхнему ободу идет ряд с расчетом вбитых мелких медных гвоздиков. Шарниры крышки делаются из кожи и индейского тростника. И наконец, на самой крышке обязательна укрепляется пластинка слоновой кости или белоснежная раковина с изящной гравировкой — этот род резьбы называется «скримшо». Только так! Иначе какая же это «нантакетская корзинка»?
В двух шагах от мастерской Билли стоит дом Сэйла-старшего — Чарльза, известнейшего на Нантакете ремесленника. Только «ремесленником» его здесь никто не осмелится назвать — величают Ювелиром, хотя с золотом и драгоценными камнями Чарльз Сэйл, потомственный моряк, никогда дела не имел. Его пристрастие — макеты парусных судов.
К берегам Нантакета Чарльз Сэйл прибился в 1926 году. Увидел с палубы небольшой зеленый остров и тут же решил, что лучшего места, сколько ни плавай, не найдешь, поэтому можно здесь и осесть ненадолго. Это «ненадолго» длится уже более полувека. В периоды между плаваниями Чарльз предавался своему излюбленному занятию — коллекционированию чертежей и рисунков старинных и современных парусников. А потом как-то неожиданно из чертежей родился первый макет. Это была шхуна «Авалон», затонувшая с экипажем у Нантакета в 1927 году.
— Я ведь и сам мог быть на «Авалоне», — не преминет рассказать Сэйл любому, кто посетит его мастерскую. — Но в последнюю минуту почему-то — наверное, по воле Провидения — передумал и сошел на берег. В те годы у рыболовных судов была короткая жизнь. А все почему? Спешка! Такие гонки в море устраивали — не приведи господь! Ведь кто первый приходил с уловом в порт, тот и назначал высшую пену. Сотни хороших парней погибли только потому, что слишком уж рвались за денежками… — В этом месте Чарльз Сэйл обычно делает паузу и начинает перечислять на память затонувшие суда: когда было построено, кто автор проекта, где пошло на дно и сколько человек утянуло с собой. А пальцы его в это время — все еще крепкие и поразительно ловкие пальцы семидесятилетнего Ювелира — прилаживают мачты, крепят реи, натягивают штаги, оснащают парусник бегучим такелажем… Рождается новый макет, где все — от киля до топа — должно быть как на настоящем корабле.
Если Чарльз Сэйл строит миниатюрные парусники целиком, то специализация Роберта Сэндсбери — носовые фигуры, зато в натуральную величину. Почему-то в последние годы пошла на них мода. Ставят их и в фермерских домах Массачусетса, и в городских квартирах, даже укрепляют на форштевнях современных туристских яхт, где фигуры эти кажутся совсем неуместными— вроде насмешки над величием парусников прошлого и незаслуженной регалии парусника нынешних дней. Как бы то ни было, а Роберту Сэндсбери работы хватает. Но есть у него и особое, личное мнение: в рыбацком городе Нантакете, покрытом славой китобойных флотилий минувших лет, считает он, уж обязательно должен быть хотя бы один мастер, знающий толк в носовых украшениях. А еще Сэндсбери делает флюгера. Редкий дом нантакетского рыбака обходится без его творений. И когда на остров налетает крепкий морской ветер, яростно раскручивающий крылья здешних ветряных мельниц, над городом раздается жужжание, тарахтение, дробный стук — это «работают» флюгера Сэндсбери. Стоит ли говорить, что все они — с вертушками, тарахтелками или без — изображают силуэты китов…
Бум ремесел на острове был неожиданным, но неудержимым. И в свой водоворот он втягивал каждого вновь прибывшего, хотя таких на острове в последние годы немного.
…Эл и Бетти Хартиг пускают бумажных змеев. Казалось бы, несерьезное увлечение, да еще в их возрасте: пожилые ведь люди! Однако и это легкомысленное занятие может быть привлекательным (если взяться за него с умом), захватывающим (если учесть силу нантакетских ветров) и даже доходным (если наладить производство прочных и устойчивых в небе змеев). Только не бумажных, иначе проблема прочности никогда не была бы решена.
Последовали эксперименты с хлопчатобумажными тканями, а впоследствии, когда вырисовалась и форма — ее подсказали дельтапланы, — все встало на свои места. Ткань с пропиткой плюс устойчивая в полете «дельта» принесли успех, а вместе с успехом — диплом Ассоциации американских змеевиков и насмешливое прозвище, навеки закрепленное нанта-кетцами за супругами Хартиг: «Змеева парочка».
«Парочка», впрочем, не обижается. Их дом благодаря причуде хозяев стал известен всему Нантакету, и даже любой приезжий без труда отыщет его: над домом день и ночь реет змей-красавец, змей-диво, пестрый, яркий змей-дельтаплан.
А как же морская тематика? Не обошлось и без нее. Одно из созданий «змеевой парочки» — страшенная акула с рази-нугой зубастой пастью. Разумеется, акула не плавающая, а летающая, как и положено всем бумажным и небумажным змеям.
Десятки ремесел процветают ныне в Нантакете, возвращенном когда-то к жизни бесхитростными «маячными корзинками». Кроме названных, есть еще ткачество, резьба по дереву, упомянутое уже скримшо, резьба по камню, гончарное дело, керамика… Бад Хамблтон, прирожденный скульптор, работает с металлом, хотя мог бы использовать для своих творений любой другой, более податливый материал. Основное орудие Бада — электрическая дуга. Основные приметы — шрамы от ожогов на руках и латаные-перелата-ные джинсы. Основное качество — острый глаз.
На траве вокруг дома Хамблтона расставлены десятки металлических статуй, отражающих десятки человеческих состояний. Попадаются и сатирические произведения, доказывающие, что не столь уж благодушно настроены нантакетцы, не замыкаются в идиллии Острова Ремесел, близко к сердцу принимают то, что происходит на континенте Иза пределами его. В те времена, когда американцы вели войну во Вьетнаме, в пламени электрической дуги Хамблтона родился Никсон — его Никсон. Президент в одной руке держит собственную голову, а пальцами другой руки изображает букву V — victory — «победа». Символика ясна: «Потерял голову президент, желая добиться победы в несправедливой войне». Был скандал, но Хамблтон не сдался и статую отстоял.
«Жизнь на нашем острове вовсе не усыпана розами. — В этом мнении сходятся все мастера Нантакета — и металлист Хамблтон, и Ювелир Сэйл, и «змеева парочка» Хартиги. — Мы можем отстоять наш маленький мир, лишь если будем держаться сообща и помогать друг другу. Численность населения на острове падает, молодежь уходит на континент. Всё, на что каждый из нас может надеяться, — это собственные руки и локоть друга. Зимой про нас часто «забывают»: пролив замерзает, судоходство прекращается, аэродром закрыт, прилетают самолеты и сбрасывают самое необходимое продовольствие, но этот способ доставки далеко не идеален. Мы затягиваем туже пояса и продолжаем работать: в этом — единственное наше спасение…»