Вдали совершенно не к месту и не ко времени – ее время ночь, заухала сова, но деревья приглушили и смягчили пронзительный вопль, словно ставший неким сигналом, и в единый миг все изменилось. Еще больше стемнело, цвет листвы стал кислотно-зеленым.
В узком просвете между стволами, немного раздвигая полутьму, замелькали огни. Приблизились. Странная процессия: люди в кровавоалых и темно-серых одеяниях с надвинутыми на голову капюшонами, делавшими их похожими то ли на куклуксклановцев, то ли на странных монахов, вызывала недоумение, что они здесь делают? Ноги ступали по земле медленно и осторожно, словно опасаясь резким движением или шумом пробудить нечто древнее и таинственное, прятавшееся в лесу. Шестеро впереди держали в поднятых к темнеющему небу руках факелы с судорожно пляшущими пламенем странного кислотно-желтого цвета. На плечах шестерых позади покачивался в такт с шагами закрытый черный гроб, от которого, казалось, исходили флюиды разложения плоти и смерти. Невольно на ум приходило предположение, что «монахи» задумали нечто сатанинское, запретное, и казалось, что за ближайшим стволом неосторожного путника поджидает само зло. Казалось, что оттуда доносятся чьи-то тяжелые шаги и хриплое, жадное дыхание.
Хотелось обернуться: что позади?
Дорожку стремительной тенью перебежало нечто, и опавшие иголки даже не зашуршали под маленькими лапками. Процессия остановилась, и только потом перевозбужденный мозг понял, что это не злобный дух, а лесной зверек.
Процессия вновь двинулась по извилистой тропинке, разделяющейся дальше на две, левая тянулась в глубь рощи, правая сворачивала в жилые секторы. Дорогу преградило больное, неестественно изломанное и выеденное личинками дерево, с сухими корявыми ветвями, напоминавшими иссохшие руки, готовые схватить неосторожного путника. Люди обошли его.
Кусты впереди подозрительно зашуршали. Кажется? Или это проделки ветра? А может…
В полутьме мелькнуло нечто похожее на щупальце неведомого чудовища. Сердце сжала липкая рука ужаса, но стоило присмотреться, и приходило понимание, что это всего лишь корень.
Встреча с расположенным в самом сердце рощи небольшим, возможно рукотворным, озером, оказалась полной неожиданностью. Мрачные древесные гиганты внезапно закончились, и процессия очутилась перед песчаным пляжем, за ним в конце протянувшейся по воде сверкающей дорожки, вычерченной заходящим солнцем, виднелся крохотный островок, у берега его стояла черная гондола с неподвижно застывшим на корме человеком в черных одеждах. Лицо его не видно под надвинутым на голову капюшоном, и казалось, что вместо лица там клубится тьма. Люди остановились. Огни факелов отразились в таинственных и темно-серых водах. Волны с ожесточением бились о берег, казалось, что повсюду рассеяны флюиды зла. Световые столбы от прожекторов на острове выхватывали из тьмы огромную двенадцатиметровую сову, сплошь покрытую зелеными «бородами» мха, и пустынный каменный постамент перед ней. Голодный и пустой взгляд совы был устремлен на пришельцев.
А зачем этот постамент? Случайно это не жертвенник, на котором совершают кровавые обряды неведомые сатанисты?
Монахи опустили факелы в воду. Зло прошипев, пламя умерло, а гондола оторвалась от острова, бесшумно заскользила по водной глади к таинственным пришельцам. При этом не было видно никаких признаков двигателя, приводившего ее в движение, что уже было удивительно и наводило на мысли: какая сила движет лодкой? Нечто физическое или, напротив, иррациональное? Пронзительно заскрипел по песку киль, и гондола остановилась. По неслышной команде монахи осторожно погрузили гроб на нее, и лодка отправилась вместе со своим ужасным грузом в обратный путь.
Неизвестно откуда на острове появились люди в причудливых одеждах, выстроились в две шеренги от постамента до обреза воды. Одни в гнилостно-желтых одеяниях с широкими капюшонами, скрывающими лица, другие в одеждах, напоминающих бедуинские, но кроваво-алого цвета, а третьи полуголые, в одних набедренных повязках и платках на головах, мешавших разглядеть лица. Впереди стоял главный жрец в алых и кислотно-зеленых одеждах. Неожиданно запели а капелла, заставив вздрогнуть всех, над водой поплыли звуки мужских голосов: тревожные, резкие. Гимн пробуждал в душе неясный страх и стремление как можно быстрее убежать прочь.