— Ждать-то меня будешь? — в голосе эхо жестокой, злобной насмешки. — Пятнадцать лет всего.
Перевела на него взгляд и улыбнулась.
— Разумеется, любимый.
Снова моральная пощечина.
— Я любил тебя, сука. — Улыбка такая же как у меня. Злая, почти ненавидящая за доставленную боль. — Уходи.
Ушла. Убитая и сгоревшая. Чтобы мчаться под сто восемьдесят на загородном шоссе неведанно куда. Момент выпал из памяти. О высокой скорости сообщил экипаж гайцев, вынудивший меня затормозить. Семь тысяч рублей решили вопрос.
В машину сесть не могла. Опустилась на корточки рядом и сжала гудящую голову руками, не понимая, почему слезы не прекращают течь по щекам.
— Девушка? — ему может быть, было чуть за тридцать.
Плотнее запихивая мои деньги себе в карман, второй рукой робко тронул меня за плечо. Я подняла на гаишника глаза и он чуть побледнел.
— Вам нельзя за руль.
Я усмехнулась. Пробормотала что-то про отрицательный тест на алкоголь, проведенный им и его товарищем, терпеливо ожидающим его в патрульной машине тут же, в нескольких метрах от моего автомобиля. Он твердо сжал губы и с напряжением в карих глазах на меня посмотрел.
— Вас есть кому забрать? Вас и машину?
— Есть, — выдали губы.
— Позвоните. — Негромко посоветовал он, и протянул мне руку, на которую я тупо посмотрела, не сразу сообразив, что этот жест означает просьбу встать с корточек.
Не знаю, что так разбередило продажное сердце гаишника, но он настоял, чтобы я подождала выванную мной Эльвиру в их машине. И почему-то согласилась.
Сидела на заднем сидении патрульной машины и ждала. Мысленно прокручивая ад прошедших дней.
Я же поехала тогда на похороны Кости, хотя меня никто не звал. Но пойти не смогла. Стояла на заполненной до отказа парковке и давилась слезами, непонятно кого умоляя, чтобы все закончилось. Давилась и не могла выйти из машины. А потом подъехала скорая и Кристину из ворот кладбища вынесли на руках. А я, испуганно шепча помертвевшими губами: «это не он… это не он, я клянусь!..» смотрела как какой-то мужчина в машину заносит ее, такую маленькую, такую хрупкую и беззащитную, которой так не шел траур. Почему-то в памяти отпечатались длинные рыжие волосы, беспорядочно разметающиеся на осеннем ветру при каждом шаге мужчины несущим Кристину к скорой.
Люди высыпали на парковку. Плачущие, раздавленные, растерянные. Их было много. А мне почему-то стало страшно. Мне казалось, что меня сейчас из машины за волосы выволокут и будут кричать на меня, а мне совершенно нечего им сказать в ответ. Они мне не поверят. И будут правы.
Я дрожащими пальцами ткнула в кнопку запуска двигателя и стараясь быть незаметной, трусливо вжимаясь в сидение, чтобы казаться меньше стала выезжать с парковки. И успела заметить Женькину машину, припаркованную с краю. В голове воцарился хаос. Это была его машина. И номера тоже его. Но я не остановилась, не позвонила ему, торопливо поехала от кладбища, гонимая животным неопределенным страхом.
В квартире, сидя на кухонном диване, я почти ополовинила бутылку белого сухого, взятого из бара чтобы запить феназепам. Входная дверь хлопнула. И я отчётливо уловила фальшь в Женькином преувеличенно бодром голосе из коридора:
— Машуля — роднуля, я вернулся! Чего не встречаешь-то?
Я хохотнула и подобрав под себя ноги присосалась к бутылке вина, ожидая когда он зайдет на кухню. Зашел. И занервничал. Не знаю уж, чего такого было в моем пристальном взгляде ему в глаза. Но он попробовал продолжить спектакль, нервно посмотрев на бутылку вина в моей руке:
— А я не понял, Машка, ты совсем не рада меня видеть?
Я расхохоталась, впервые ощщутив реальное желание смеяться. Это не сняло колоссальное внутреннее напряжение, но за эти гребанные три дня это был мой первый свободный глоток кислоррода, разбивший кусающий, разгрызающий внутри меня мрак.
— Забавно, что первым делом ты приехал на похороны, а потом домой, Жень. — Я склонила голову, вполне себе благосклонно улыбаясь и все так же пристально глядя в его лицо.
Но улыбка моя померкла. Потому что мои слова ударили точно в цель и Женька на мгновение утратил самоконтроль, явив всему миру и мне в частности просто животный ужас. Внутри все похолодело, и я поняла, что боится он совсем не меня и моих последующих вопросов.
Он слегка пошатнулся и сделав два неверных шага до стола рухнул рядом со мной, отобрав у меня бутылку в несколько жадных глотков ее осушил и бездумным взглядом уставился перед собой в стену.