Глава шестая У каждого свои тараканы
Молодой режиссер Нестеренко — бывший клипмейкер. А теперь он поднялся — или опустился, не знаю — до телевизионных многосерийных фильмов, из разряда мыльных опер.
Я его работ не смотрел. Совсем. Ни до, ни после того, как снялся в одном из его сериалов. Название не помню — очередные сопли.
Сериалов снимают прорву. Порой кажется, что все население страны поделилось на две части: одна смотрит сериалы, другая их делает.
Качество этой модной продукции чрезвычайно низкое. Но, кажется, никого это не беспокоит.
Я играл скандального подвыпившего соседа снизу, которого затопили главные герои. Всего один съемочный день. Или как говорит Андрей Арестович: «Всего лишь минута позора».
Нестеренко, как выяснилось, имел дурацкую привычку говорить о себе в третьем лице.
К примеру: «Так, снято! На сегодня — все! Александр Нестеренко всех благодарит и прощается с вами до завтра!»
Я об этом не знал.
Прихожу на съемочную площадку: художник по костюмам одел меня и отправил к режиссеру на утверждение.
Кругом обычная подготовительная суета. Нервный творческий процесс.
Смотрю, стоит какой-то щуплый сутулый тинейджер, один, ничем не занят. Подхожу к нему.
— Слышь, — говорю, — не подскажешь, где режик? — Кто?
— Режиссер. Нестеренко.
— Он занят, — отвечает парень. — Беседует с актером.
— Где? — Тут. Я озираюсь по сторонам.
— Где — тут?
— Прямо тут.
— Не понял.
Он демонстративно закатывает глаза и раздраженно вздыхает.
— Александр Нестеренко, — говорит, — перед тобой!
Ё-мое, думаю. Это что? Претензия на оригинальность? Бздык? Чудачество на фоне мании величия? Странность художника? Последствия родовой травмы? Что? Зачем?
Я говорю:
— Меня костюмер послал. Утвердить вот эту вот тенниску и брюки. Еще он тюбетейку даст.
— Хорошо, — отвечает режиссер, не глядя на меня. — Передай Вите, режиссер одобрил. Без тюбетейки!
— Понял. — Я уже собрался развернуться, чтобы уйти, но проснулся внутренний чертенок. — Да, и еще! Лене нужен текст.
— Что? — он скривил свое серое лицо. Я повышаю голос:
— Лене нужен текст сценария!
— Какому Лене?
— Ну Леня. Славный малый. Актер. Он сейчас прямо тут с режиссером Нестеренко болтает.
Нестеренко глянул на меня более внимательно. На тонких губах заиграла легкая улыбка, но тут же исчезла. А может, ее и вовсе не было.
— Лене текст дадут, — медленно проговорил он.
Текст мне дали. Хотя он мне был не нужен. Моих там было фраз десять.
Глава седьмая Первая съемка
Являясь в нашем театре ведущим актером, я был уверен, что рано или поздно меня заметят. Как-нибудь днем, вечером, утром откроется дверь, либо зазвонит телефон, и меня пригласят в «большое кино». Я верил в свою звезду. Я никуда не ходил, не напрашивался, не суетился…
Фаталист, и в дурном и в хорошем, я полностью доверился судьбе. Слава сама найдет героя.
Шли годы. Но дверь не открывалась, телефон не звонил.
Выяснилось, что режиссеры и продюсеры не имеют глупой привычки посещать театр. Тем паче, наш.
Меня убеждали, что «под лежачий камень» вода таки не течет. И что «на Бога надейся, а сам не плошай».
Окончательно убедил меня, помню, «мудроватый» Аресто-вич, бывший студиец, рассказавший не смешной, но поучительный анекдот в тему.
«Двадцать дней шел гигантский ливень. Почти все затопило. На крыше стоэтажного небоскреба сидит еврей. Всего пять этажей отделяет его от поверхности воды. Мимо проплывает резиновая лодка с людьми.
— Мы плывем к горе Арарат. Там мы спасемся. Давай с нами.
— Мне Бог поможет, — невозмутимо отвечает еврей.
Тридцать дней. Дождь не прекращается. Два этажа отделяют еврея от поверхности воды. Мимо плывет спасательный катер. Капитан орет:
— Мы плывем к горе Арарат. Мы последние.
— Плывите-плывите, — спокойно отвечает еврей. — Меня Бог спасет.
Тридцать девять дней лупит дождь. Еврей стоит на носочках — вода до подбородка. Мимо — бревно, за которое уцепилось одиннадцать человек.
— Вряд ли мы доберемся до горы Арарат, но шанс есть. Цепляйся за бревно. Авось повезет.