Я не нашелся, что сказать. Я лишь откашлялся и уперся взглядом в его переносицу.
— Надеюсь, ты догадываешься, что у тебя нет друзей?
— Это вы мне рассказываете?
— Тебя боятся, тебе завидуют, тобой восхищаются, но ни один, ни один человек не любит.
— Ну и что?
— Тебя никто не любит, — повторил Нельенов (это было похоже на гипноз), — но самое страшное, что ты сам никого не любишь.
— Нет, — буркнул я, — это не самое страшное.
Самое страшное, когда тебе об этом неоднократно напоминают.
— Многие, очень многие выражают недовольство тем, сколько у тебя привилегий.
— Я их заслужил.
— Я, конечно, понимаю, что они просто тебе завидуют.
— И это я тоже заслужил.
— Вот видишь, даже сейчас ты… высокомерен, хотя я пытаюсь поговорить с тобой по-человечески.
— Я это ценю, — безинтонационно заметил я. Анатольевич обиженно поджал губы. Глаза его, точно в поисках ответа, или скорее очередного вопроса, забегали. Затем, понизив голос, он сказал:
— Карманцева — Елизавета Юрьевна — даже задумывается над тем, чтобы выгнать тебя из театра.
Я догадывался о том, что это пустая угроза. Хотя времена меняются. Кто знает.
— Ей уже дадены такие полномочия?
— Ты можешь остаться, если прилюдно, при всех, извинишься и дашь обещание больше не пить.
— Я не стану этого делать.
— Ты собираешься продолжать пить?
— Нет. Но давать кому-либо обещания я не стану. А уж извиняться тем паче.
— Ты что же, не чувствуешь за собой вину?
— Чувствую.
— Елизавета Юрьевна настроена решительно. Ты должен пойти на компромисс. Иначе она пойдет на принцип.
Елизавета Юрьевна- наш спонсор. Точнее, меценат. Второй год она пытается раскрутить наш театр и вывести на недосягаемую высоту. Она купила помещение в центре города. Благодаря ей у нас появились: офис, сайт, афиши, реклама на радио и телевидении. Билеты на спектакли продаются в театральных кассах города. Актерам и вспомогательному составу платят неплохие деньги. «Черный карат» официально зарегистрирован как творческое объединение. Она спонсировала книгу «Любовь. Мегаполис. Одиночество», в которую вошло два десятка моих рассказов. Она искренне любит театр вообще и наш коллектив в частности.
Так что же мне сложно, что ли, прогнуться перед таким человеком?
— У меня есть предложение!
— Компромиссное?
— Естественно. Значит так, никто никого не выгоняет и все остается как прежде. Даже лучше. Потому что после падения я обычно прилагаю двойные усилия.
— По-твоему, это компромисс?
— По-моему, это больше, чем компромисс, это компромиссна Николай Анатольевич, давайте будем откровенны. Карманцева очень много делает для нашего театра в финансовом смысле. А я в творческом. Представьте, что мы завод. Вы директор, я мастер. В тот день наш завод выпустил некачественную бракованную продукцию. По моей вине. Но увольнять из-за этого меня, мастера, на котором держится все производство вашего завода, — глупо.
— А почему ты допустил выход бракованной продукции? — криво улыбнулся Анатольевич.
— Потому что я тоже завод. Случилась авария. Дуче обиженно выпятил губы и отвернулся к окну.
— Не понимаю, — глухо проговорил он после паузы, — за что у тебя ко мне такое отношение. Я не заслужил твоего неуважения.
У меня сжалось сердце.
— Николай Анатольевич! Я уважаю вас, честно.
— Ты позволяешь себе шутить надо мной при новичках!
— Но я же не за глаза. И не со зла, клянусь! «Я в чудаках иному чуду, раз посмеюсь, потом забуду…»
— Я знаю. Но ты подрываешь мой авторитет.
— Анатолич, вы всегда верили в меня. Когда я пять лет на зад вновь начал употреблять, никто не понял меня, все отвернулись… Вы единственный, кто поверил, что я справлюсь. Я потерял семью. Я ушел на два месяца. И зализав раны, вернулся. Жалкий, нищий, забытый и презираемый всеми… Вы приняли меня, как отец принимает сына, и окунули с головой в работу. Это именно то, что мне нужно: побольше работы. Когда много работаешь, то ни о чем уже не думаешь.
Я понимаю, что подвел вас. Но это не из-за дурного отношения к вам. Ведь этим я себя наказываю. Вам нужно публичное бичевание? Давайте скажем, что вы отныне станете бить рублем. Многих это порадует и успокоит.
— Ну хорошо! — Дуче откинулся на спинку кресла. — Я не буду, как говорит Волошук, рубать шашкой. Но предупреждаю, незаменимых у нас нет. Трудно, но можно. Людей хватает. Каждый по рольке возьмет — справимся. Сам понимаешь, на твои роли желающих много.