— Герострата в финале зарезали, — напомнил я. Маленькие глазки Шурбина расширились:
— Подразумеваешь какую-то связь?
— Да нет. Так, ляпнул.
Работая с Варлаевым, мы с Шурбиным были свидетелями забавного случая.
Оградили место съемок, чтоб никто из прохожих не мешал. Притащили аппаратуру, выставили свет…
Началась съемка. Актеры ведут диалог перед камерой. Мимо ветром проносит полиэтиленовый пакет. Кулек пролетает за спинами актеров.
— Стоп! — кричит оператор и объясняет режиссеру:
— Мусор в кадре.
Стоящий неподалеку, чуть левее, шагах в пяти от актеров, милиционер из оцепления растерянно бормочет:
— Извините, я не знал, — и отступает назад. Оператор смущен:
— Я имел в виду кулек. Милиционер смущен не меньше:
— Да-да, я понял, — говорит он.
Глава двадцать третья Ослышка
Однажды мы с Кириллом спустились в «библиотеку, пролистнуть страниц по сто пятьдесят».
— Стихи не бросил писать? — спросил я его, когда мы выпили.
— Бросил.
Голос у Кира был в точности как у Высоцкого. А вот таланта — меньше.
Мы поболтали о том о сем. Но разговор не клеился.
— Ты был вчера, — неожиданно сказал Кир. — Как тебе?
Вчера шел спектакль, в котором я не беру участие. Единственный, где Кир играет главную роль. Я не выдержал и где-то в середине второго акта покинул зал во время музыкального отступления, в твердой уверенности, что никто не заметил.
— Кир, без обид. Твоя неизгладимая улыбочка все рушит. Тебе противопоказано играть в комедиях. Кто-то — не помню кто — сказал, что комедия это трагедия, которая произошла с другими. И чем серьезнее и честнее играешь в предлагаемых обстоятельствах, тем интересней и смешнее зрителю. А ты постоянно на полурасколе. Тебе явно плевать и что жена пропала, и что следующий брак под угрозой. Ты хочешь лишь любыми средствами смешить публику. И сам аж подпрыгиваешь от восторга, что она ржет. Нет, братан, это не театр. Это клоунада.
— Ты бывает тоже смешишь публику.
— Но делаю это серьезно. Я не смеюсь вместе с ними. Кирилл отвел взгляд в сторону. Поиграл желваками.
Не понимаю, что его задело. Критика моя конструктивна. И куда полезней, чем лживая хвальба. А я бы легко соврал, будь он мне неприятен. Кир не оценил моего расположения.
— А как тебе Алена?
Она из молодых. Я знал, что он ей симпатизировал. И мне она очень нравилась. Однако не беря это все во внимание, я сказал:
— Кир, с таким тихим и тонким голоском ей прямая дорога в Крижопольский театр для глухонемых.
Нахмурясь, Кир потупил взор. Потом вздохнул и кисло улыбнулся:
— Ну не всем же быть гениями. Тут у меня вырвалось:
— Да ладно тебе. Я гений лишь на вашем фоне. Он посмотрел мне в глаза и медленно произнес:
— Может быть. А то странно как-то, такой талант среди нас пропадает, а на большом экране — другие лица.
В ответ я фыркнул:
— «Чины людьми даются, а люди могут обмануться». Но врать не стану, укол был чувствительным. Затем он спросил:
— Еще стопочку?
Почему мне показалась, почудилась, послышалась в его хриплом голосе нотка ехидства?
— Нет, — говорю, — спасибо. Я лучше молочного коктейля выпью.
Он удивился:
— Молочный коктейль после водки? Ну ты кикабидзе!
— Кикабидзе? — переспрашиваю недоуменно.
— То есть… нет. Я хотел сказать… Камикадзе! Оговорился.
Я не склонен, подобно Фрейду, видеть, а точнее сказать, слышать и находить какой-то скрытый, тонкий смысл во всех оговорках без исключения. Хотя бывают такие огово-рочки, невольно заставляющие задуматься.
Как-то у нас во всем здании погас свет. Карманчик и Самочка в этот драматический момент находились в уборной. Самойленко испугалась, запаниковала, Наташа же сохраняла относительное спокойствие.
— Иди на голос, — сказала она. — Не волнуйся, я здесь.
В кромешной тьме Самочка сделала два маленьких неуверенных шажка и с Дрожью в голосе произнесла:
— Где ты? Я тебя ненавижу!
Потом она клятвенно уверяла, что занервничала и оговорилась, что на самом деле хотела сказать «я тебя не вижу». Думаю, что так оно и было.
Тем не менее, смеясь, мы с Волошуком стали предлагать варианты того, что еще она, занервничав, могла сказать Карманчику.
«Где ты? Я тебя не обижу».
«Где ты? О тебе помнит рыжий».
«Где ты? У тебя мои лыжи».
«Где ты? Я тебе вырву грыжу».
«Где ты? Кто тебя лижет?»
«Где ты? У тебя попа ниже».
Оговорки — обычное дело. Оговорки со сцены — отдельная тема.