Моя первая жена Вика. Моя старшая сестра Анжела. Ее отец — мой отчим — Вячеслав Борисович. Одноклассник Костя Воронцов. Наша учительница по русскому языку и литературе Анжела Николаевна. И соседка Люда.
Звонить я никому из них не стану. Просить деньги взаймы по телефону гораздо легче. Это так. Но столь же легко в подобной просьбе по телефону отказывать. Знаю по себе.
Пусть мне будет нелегко, но и им будет тяжелей отказать.
Аида, Никита! Пора!
Вдавливаю окурок в ракушку. Ишь, богиня, разлеглась. Вся в пепле, точно в пене морской.
Плащ беру, на всякий случай. Вчера по телеку дождь обещали. Где он ударит точно — скрыли. Выразились туманно: местами — дождь. А ведь я сегодня буду в разных местах города. Значит, встреча неизбежна…
Все-таки я оптимист.
Людмила живет одна. Давно. Настолько давно, что уже перестала верить. Но не настолько, чтобы перестать надеяться.
На вид ей лет тридцать. Это значит, что ей около сорока.
Звонок стихнуть не успел, а дверь входная передо мной уже нараспашку. Вроде как она ждала, что к ней заявятся. Наверно, поэтому под халатом у нее ничегошеньки, только тело, налитое соком…
Она, открыв дверь настежь, не дает опомниться ни мне, ни себе словами:
— Какая неожиданность.
Я слышу свой голос охрипшим:
— Не ждала? Что я говорю?
Но недолго я удивляюсь произнесенному вопросу, потому что начинаю удивляться своим последующим действиям: я вхожу и притягиваю к себе это изголодавшееся по мужским рукам тело. А оно, такое большое, оказывается таким легким. Я кружу его в вальсе страсти. Раз, два, три… На себя, вверх, и вперед — по коридору, потом направо и на диван…
Ее белые руки спускаются от пуговицы к пуговице… Плащ был брошен в прихожей… Я выскальзываю из рубашки и брюк… Помогаю ее белым рукам освободиться из тесных объятий рукавов халата… Еще мгновение — и мы уже одно целое.
После этого я не могу спросить ее о том, зачем пришел. Я ухожу ни с чем. Ухожу, пообещав вернуть себя вечером.
Всякая тварь после соития печальна. Я же, тварь, печален вдвойне. Ведь приходил я не за печалью. Осталось семь с половиной часов. И пять человек…
Что же произошло?
Ведь я люблю другую…
У меня давно не было женщины. И очень давно не было той, которую люблю… Я надеялся, она будет сегодня… Все-таки я оптимист…
У Воронцова ангина. Шарф на шее. Боль в глазах.
— Как лечишься? — спрашиваю.
Он кивает в сторону кухни. Там гремит посудой мама. Она недовольна моим приходом.
Больному нужен покой. А мне деньги. Пусть каждый получит то, чего хочет. Дал бы он мне денег, я бы сразу оставил его в покое.
— Слышь, Костя… Мне нужны деньги…
Костя улыбается и опять кивает в сторону кухни.
— А у нее есть? — спрашиваю.
В ответ он лишь пожимает плечами. Я прохожу на кухню.
— Как поживаете, тетя Марина?
— Живу потихоньку. А ты? Работаешь где-то?
— Да нет. Временно.
— Лентяй ты, Никита. И мама твоя всегда так говорила. И в школе тоже помню… Умный, говорят, способный мальчик, но ленив.
Нет, думаю, не даст она. Ни копейки.
— Я в Россию, на заработки собрался. Я, собственно, в связи с этим и пришел. Хотел у вас позычить… Билет, оформление документов…
Тетя Марина опускается на стул, еле втиснувшись между кухонным столом и холодильником.
— Зачем так далеко? Работы везде хватает.
— Там огромные деньги платят. Север, — говорю. Видимо, я нечаянно задеваю ее материнские чувства.
— Господь с тобой, сынок. Пропадешь там, никто не поможет. Вот! — указывает рукой в стену, за которой Костина ком ната. — Тоже северянин! Поехал с отцом на рыбалку! Тому — ничего, а этот слег! Оно тебе надо. Уж лучше дома сиди!
— Так ведь гроши нужны…
— Здоровье дороже! — сказала как отрезала. Не даст, думаю.
Она хотела было подняться, но то ли застряла, то ли передумала на полдороге.
— А сколько, — говорит, — тебе нужно?
— Вообще-то долларов сто… — вижу испуг на ее лице и спешу добавить: — но половину я уже нашел.