Он закуривает и встает из-за стола.
— Ничего не убирай. Я скоро вернусь.
— Уверен?
— Да. Возьму костюм, рубашки, джинсы, плавки… И Библию.
— Библию?
— В ней я прячу заначку.
— Почему в Библии?
— Потому что такая ведьма, как моя, никогда в жизни туда не полезет.
Он уходит.
Чувствую, что самым правильным было бы отправиться вместе с ним, но трезвым я плохо переношу выпивших людей.
Ладно, успокаиваю себя. Ничего с ним не станется.
…Седой ушел около пяти, а сейчас уже полдесятого.
Не то чтобы я сильно за него волнуюсь, он взрослый мужик, и я ему не нянька, но все-таки на душе «скребутся кошки». Живем в страшное время. Убить могут за вшивый мобильный телефон. Да что там телефон! За бутылку убивают.
Он был не особенно пьяным. Но я прекрасно знаю Танилюка. Он же будет заглядывать в каждый бар по дороге. А в такой ситуации силы могут закончиться раньше, чем деньги.
Нет у нас культуры пития. Пьем без меры. Что попало. Мешая водку, пиво и коньяк. Почти не закусывая. Зачем такого убивать, чтобы ограбить? Достаточно подождать — сам свалится.
Хотя мы народ стойкий, закаленный… Уже и сил никаких нет, и сознания, в общем, тоже, и речь бессвязна, но мы доходим, доползаем до родного порога. «Здравствуй, мама, возвратился я не весь».
Тем не менее, решаю убедиться, все ли с ним в порядке.
Вначале звоню ему. Глухо. Тогда звоню Джульке — его забитой жизнью супруге.
— Привет, — говорю. — Седой пришел?
— Приперся, — отвечает. — Час назад. В разобранном состоянии.
— Спит?
— Ага, его уложишь. Позвать?
Она пытается подавить в себе раздражение, старается не демонстрировать его мне, но голос все равно выдает ее истинное отношение.
— Не обязательно, — говорю. — Просто хотел убедиться, что он не попал в историю.
— Сейчас.
Спустя четверть минуты в трубке раздается глухой голос Седого.
— Ленька, короче, она меня не пускает.
— Ну правильно. Ложись спать.
— Я ей объясняю. Что я ухожу на-все-гда, и мое решение незбы… незыблемо, а она говорит: «Завтра поговорим». А я решил — сегодня. В смысле, я давно решил. Хватит! У меня нервы тоже не провода телеграфные, не фиг на них сидеть!.. Но она упрямая, как водка.
— Хорошо, — говорю. — Ложись спать. Завтра поговорим.
— И ты туда же!
— И я, Цезарь. Пока. Даю отбой.
«Упрямая, как водка», — сказал он о ней.
Я прекрасно понимаю логику этой фразы. Знаю, о чем он. Танилюк всегда похмелялся. Но по утрам его организм водку не принимает. Я неоднократно наблюдал, как он опорожнял стакан, но водка рвалась наружу. Он осторожно вырыгивал ее в стакан, помутневшую… Он матерился и вновь отправлял содержимое стакана в глотку. Снова начиналась борьба. Иногда он ее выигрывал, иногда нет. Но не сдавался!
Думаю, что он был куда упрямей, чем водка.
Под утро мне снилась какая-то ересь. Будто прихожу домой и слышу — кто-то в ванной. Я-то уже знаю кто. Врываюсь, а там никого. Слышу, на кухне. Я туда, и там нет Сони. Никого нет. В комнате! Я в комнату! Где она? И как ей удается перемещаться незамеченной. Чертовщина…
Замахавшись ловить Соню по квартире, я будто бы прилег на диван. Голова разболелась. Прилег, глаза прикрыл… и услышал Сонин голос над собой:
— Вставайте, граф, зовут из подземелья.
Я открываю глаза и действительно вижу стоящую надо мной Соню. И это не сон. Я проснулся.
— Вот тебе раз, — говорит. — Ты что — проспал? Почему ты не на работе?
— Во-первых, меня уволили. А во-вторых… Какой сегодня день? Воскресенье?
— Суббота.
— А во-вторых, мне снова на работу аж послезавтра. Но в другом качестве.
— Ничего не поняла. В общем, ты сегодня дома.
— Я тоже мало что понимаю. Например, откуда у вас ключи от квартиры.
— Это мои ключи.
Я привстаю, опершись на локти:
— Что значит — мои? Откуда?
— До тебя эту квартиру снимала я. Два месяца. А потом Михаил Николаевич повысил плату. А деньги у меня кончились, я и по старой плате не могла. Вот я и переехала к подруге в общагу. Но у них там вторую неделю нет воды.
— Ясно, — говорю, — ясно. Но ведь, съезжая, вы должны были отдать ему ключ.
— Я и отдала.
— Тогда каким образом…
— На старый Новый год я потеряла ключ. Позвонила Михаилу Николаевичу. Он сделал другой, отдал его мне. А спустя месяц я нашла тот, первый.
— Где?
— В сумочке. — М-да…
— Допрос окончен? Можем идти завтракать?
— Можем. Иди, мне надо одеться. Я решил тоже перейти на «ты».
— Стесняешься? — спрашивает она.