Взгляните на американцев, у них все иначе. Всем им не сидится на месте. Они все имеют вид путешественников. Ни у кого нет определенной сферы существования, ни для чего не выработано хороших ли или плохих привычек, ни для чего нет правил; нет даже домашнего очага; нет ничего, что привязывало бы, ничего прочного, ничего постоянного; все протекает, все уходит, оставляя следы и вне, и внутри их. В своих домах они как будто на постое, в семье имеют вид чужестранцев, в городах кажутся кочевниками, и даже больше, нежели те кочевники, которые пасут свои стада в наших степях, ибо они сильнее привязаны к своим пустыням, чем американцы к своим городам. Всеобщая деятельность, подвижность, легкость на подъем - все эти признаки юности видны в нашей Америке…
Общаются они меж собою по русски, но боже, какой это русский? Через слово что-то индейское, английское, а то и китайское… Любому приезжему из России приходится учить этот язык и различия его с русским никак не менее, чем у русского с малоросским… Зато на этом языке говорят даже в самых отсталых племенах наших колоний. Говорят, конечно, не от большой любви к империи российской. Просто в Америке бытует более ста языков*(12) и часто соседние народы совершенно не понимают друг друга. Поэтому, так же как французский в Европе, в Америке назначается некий общий язык международного общения. Ранее им служил чинук, язык самых значительных здешних торговцев. Теперь им стал русский, вобравший притом в себя весь чинук и множество слов из других американских и европейских языков…
Многие ли среди говорящих на этом "русском" языке действительно русские? Не считая креолов, прочно связанных со своими индейскими и алеутскими родственниками хорошо если 1 из 100. К этому проценту относятся офицеры и нижние чины двух драгунских полков, несколько сот казаков и моряков флота и несколько десятков чиновников. Но моряки и чиновники после 2-3 лет службы возвращаются в россию, а драгуны и казаки, женившись на туземках, очень скоро перестают походить на себя прежних.
Лучше всего это видно по офицерам, направленным на службу в полки. По первому времени они обвиняют своих ранее прибывших сослуживцев в попустительстве нижним чинам и нарушении дисциплины, даже доносы пишут.*(13) Но вскоре и сами они начинают понимать, что николаевская палка до Америки не достигает, а обиженный несправедливостью командира солдат может забыть о своей доле в артельных суммах и уйти в Калифорнию или в племя тестя, откуда, как с Дону, выдачи нет…
Люди, проживающие на какой-то территории (Англии, Польши, Алжира), приспосабливаются к ее условиям с помощью неких общих реалий - хозяйства, жилья, одежды, питания, общественной организации и т.п. Поскольку и природа этих территорий, и традиции существования человека в них различаются, различаются также и реалии, с помощью которых люди приспосабливаются к ним. А когда люди осознают это различие по принципу: наше жилье, одежда, орудие не такие, как у соседей, то есть "мы" - не такие, как "они", появляется народное самосознание. Появление же такого самосознания, наиболее четко проявляющегося в общепринятом самоназвании, и свидетельствует о рождении народа.
Но истинное развитие человека в обществе еще не началось для народа, если жизнь его не сделалась более благоустроенной, более легкой и приятной, чем в неустойчивых условиях первобытной эпохи. Как вы хотите, чтобы семена добра созревали в каком-нибудь обществе, пока оно еще колеблется без убеждений и правил даже в отношении повседневных дел и жизнь еще совершенно не упорядочена? Это - хаотическое брожение в мире духовном в поисках себя, своей физиономии, подобное тем переворотам в истории земли, которые предшествовали современному состоянию нашей планеты.
В Америке такое брожение и поиск видны по всему, даже по одежде. Например Ново-Архангельск полонизировался. Там общество щеголяет в кунтушах и венгерках и танцует краковяки и мазурки. А в Москве, напротив, в силу вошел испано-американский стиль. На излюбленные тут званые вечера-фанданго "сеньориты" очень хороши в своих белых муслиновых платьях, так накрахмаленных, что близко к ним подойти невозможно, а "благородный идальго" наряжаются в бархатные панталоны с разрезом на одной ноге, украшенные серебряными пуговицами, красные шарфы и вышитые рубашки. Но, позванивая огромными серебряными шпорами, почему-то танцуют на фанданго обычно котильоны и вальсы.
Не знаю, можно ли из сказанного сейчас вывести что-нибудь вполне безусловное и извлечь отсюда какой-либо непреложный принцип; но нельзя не видеть, что такое странное положение свидетельствует, что общество до сих пор находится в этой стадии брожения… "Гори огонь, бурли котел"…