Огромная доза яда мгновенно парализует какого-нибудь грызуна (объект охоты гремучки), но и бизону небезопасно встретить змею. Тот же натуралист сообщает: «В прерии, близ Миссури, я заметил взрослого быка, который несся как бешеный. У него на шее, за подбородком, висела большая змея…»
По рассказам переселенцев в Америку, земля эта когда-то кишела гремучками. Индейцы постель в лесу сооружали на колышках, а места для долгой стоянки из-за гремучек предварительно выжигали. Лишь в племени сиу змей почитали. (Сиу – последний слог прозвища, данного племени. Надовесиу – значит гремучая змея.)
Но надо сказать, у нынешних сиу былого почтения к гремучке мы не увидели. В резервации Пайн-Ридж у дощатого магазинчика молодой сиу у нас на глазах вытащил из-за камня гремучку. Размозжив ей голову палкой, парень кинул добычу в багажник автомобиля. На вопрос, что он с ней сделает, индеец сказал: «Зажарю».
Индейцы, наверное, и научили переселенцев без предрассудков относиться к жаркому из змей – нужда иногда заставляла людей за неимением лучшей дичи охотиться на гремучек. Для подобной охоты ничего, кроме палки, не надо, к тому же змея всегда себя выдает. По словам одного топографа прошлого века, гремучек «в маршруте ели обычно с таким же удовольствием, как и любое свежее мясо». Сегодня мясо змеи в некоторых местах Америки считают изысканным блюдом. В Оклахоме весной, когда гремучки выползают на солнце «с глазами, полными жизни и огня», за ними дружно охотятся. Облава кончается праздником с раздачей призов за лучшие экземпляры, а пойманных змей жарят и подают на закуску.
Однако это всего лишь экзотика, эхо былого. В населенных местах Америки гремучие змеи теперь уже редкость, а было их, вспоминают, «ужасающе много». В начале прошлого века двое охотников, запасавших целебный жир, за три дня убили 1104 гремучки. Змей истребляли и просто из-за страха и неприязни, из опасений за скот. Любопытно, что в этом деле колонистам на помощь пришли домашние свиньи. Привезенные из Европы потомки вепрей в отличие от лошадей и коров гремучек совсем не боялись, смело на них нападали и с удовольствием пожирали. Возможно, щетина, слой грязи и жира предохраняли свиней от яда. Неуязвимость хавроний довольно быстро заметили. И прежде чем оседать в облюбованном месте, колонист, как пишут, «одалживал у соседа стадо свиней и пускал его на участок».
В Америке много хороших книг о природе. И все же поразила двухтомная книга И. Клаубера (в каждом томе 700 страниц), посвященная только гремучей змее. Физиология, образ жизни, повадки, драматические столкновения с ней животных и человека, области обитания, отношение к змеям индейцев, легенды, образ гремучки в искусстве индейцев, в духовной жизни. Автор в своем труде ссылается на 1720 (!) других работ, статей и книг. Какому еще животному человеком оказано столько внимания? А ведь это всего лишь змея размером в полтора, редко в два метра.
Мы как следует разглядели гремучку в диком пустынном углу северной части штата Вайоминг. Сухие холмы, поросшие тут можжевельником и колючим приземистым кактусом, столь неприветливы, что люди их обошли. Холмы достались остаткам мустангов и змеям. Один из нас, выслеживая мустангов, вгорячах мимо ушей пропустил странный звук, походивший на стрекот кузнечика, не громкий и слегка сглаженный. Гремучка! Фотограф увидел ее в полуметре от защищенной только штаниной ноги. «Песня кузнечика» мерещилась с этой минуты под каждым кустом.
Вторую гремучку увидели позже. Ее обнаружил наш проводник Джин. Змея свернулась между пучками сухой травы и была в возбуждении. Носком сапога Джин поддал в ее сторону мелкие камни. Мы подумали: сейчас сделает выпад… Но буровато-серое в поперечном узоре тело змеи не шевельнулось, только рифленый хвост стоял торчком, как антенна, и мелко подрагивал. Сигнал «обойдите!» достиг крайнего напряжения, когда Джин почти коснулся змеи сапогом. Угрожающий звук стал похожим на треск точильного круга, к которому прикоснулись стамеской. Но стоило нам попятиться, и змея успокоилась.
На рифленом хвосте гремучки Джин насчитал тринадцать колец. Каждая линька змеи оставляет ороговевший валик из кожи. Особым образом сочлененные на хвосте роговые наросты и служат змее погремушкой.
Хвостом о землю от возбуждения ударяют многие из животных (например, лев). Это сигнал атаки. Некоторые змеи, чтобы не расходовать яд, движением хвоста заявляют: бойся, я наготове! Гремучка пошла еще дальше. Сигнальный звуковой агрегат на хвосте тысячи лет действовал ей на пользу. Но в столкновении с человеком он стал для нее роковым, ибо, заметив змею, человек всегда ищет палку.
Опоссум и ассапан
Родственники? Нет. Роднит их только потребность искать убежище на деревьях и то, что эти коренные «американцы» были сразу замечены поселенцами из Европы. Надо признать: в глаза они не бросаются (невелики и достаточно скрытны), не усмотрели в них люди и какой-нибудь пользы. Просто были два эти зверя так необычны и самобытны, что сразу попали в число диковин Нового Света. В самом деле, как не разинуть рот, видя висящее вниз головой на длинном, как веревка, хвосте мохнатое существо. Час висит на суку, два… день висит… Это опоссум. Другой зверь летал, хотя на птицу и на лету мышей вовсе не походил. Это был ассапан. Надо думать, названия животным дали индейцы, а европейцы приняли два этих слова, ибо как на свой лад назовешь зверей, вовсе тебе незнакомых? Ассапан, впрочем, как прояснилось позже, имел на Земле близких родичей – летающих белок Азии и северной части Восточной Европы. Постепенно его стали называть летающей белкой, по-русски летягой.
Интересны первые записи европейцев, увидевших двух незнакомых животных. Некий Муан д’Ибервилль в 1699 году сообщает: «Это животное с головой молочного поросенка и примерно его размеров, с шерстью барсука – серой с белым, – хвостом крысы и лапами обезьяны, а внизу живота у него имеется сумка, в которой оно производит на свет и выкармливает детенышей». Портрет опоссума нарисован довольно ярко и точно. В одном Ле Муан ошибался. В сумке детеныши не родились, хотя, как пишет историк Дж. Бейклесс, бытовала легенда, будто опоссумята «появляются, как почки на ветках деревьев, развиваются на материнских сосках и затем отделяются!». Сегодня, когда мы знаем о кенгуру и других сумчатых континента Австралии, особого удивления «ложный живот» опоссума не вызывает. Но Америка была найдена европейцами раньше Австралии и мудрено ли, что опоссум возбуждал всеобщее любопытство. Нам и сейчас интересно узнать, что двенадцать-шестнадцать опоссумят, рожденных через две недели после зачатия, не имеют ни глаз, ни ушей – «один только рот, чтобы повиснуть на материнских сосках». «В это время мать не позволяет заглянуть в сумку, если ее даже за хвост поднять над костром», – пишет один «любознательный» европеец, испытавший, как видно, стойкость опоссума. За десять недель сидения в сумке опоссумята становятся похожими на мышей, а потом и на крыс, и наконец мать выпускает эту ораву детей на свет, но продолжает о них заботиться, обучает ремеслу жизни.
Брем в своей «Жизни животных» начинает рассказ об опоссуме очень нелестным словом: «Не отличается ни окраской, ни какими-либо привлекательными чертами характера и справедливо считается крайне противным созданием». «Вследствие вреда, который опоссум причиняет домашним птицам, если проникает на ферму, его всюду ненавидят и беспощадно преследуют», – читаем дальше. И заключение: «Он вял, ленив, сонлив и кажется отвратительно глупым… Если дразнить, то от него можно добиться лишь одного движения: он открывает пасть насколько может и держит ее открытой все время, пока перед ним стоят, точно ему вставили в рот распорку». Убийственная неприязнь. Человек от такой характеристики умер бы с горя. А зверю какая разница, тем более что он вовсе не так уж глуп и бесчувствен, каким показался Брему в неволе. В своих лесах опоссум проворен, умеет выследить белку, крысу, ловит лягушек и птиц, приметил гнездо индюшки – яйца его. Он хищник, но в голодное время не брезгует семенами, кореньями, молодыми побегами. На земле этот зверь неуклюж и бежит всего лишь со скоростью «доброго ходока». По этой причине в момент опасности он ищет спасения на дереве, и там, где погуще.