Или вот старый индеец из Южной Дакоты. Он, наверно, и сам не знает, когда он родился. Когда-то это была его земля, земля его предков. Теперь ему оставили лишь бесплодную пустыню, где не услышишь даже птичьего свиста, безжизненную коричневую пустыню, морщинистую и печальную, как его лицо. Старик так и не научился говорить по-английски. За него рассказывает 15-летняя внучка. Старший сын старика умер от туберкулеза. Средний сын умер от туберкулеза. Младший сын, ее отец, тоже умер от туберкулеза. Неожиданно девушку сотрясает приступ кашля. Она отворачивается, закрывает лицо руками, и нельзя понять, кашляет или рыдает.
А вот прихрамывающий молодой негр в поношенной военной форме с солдатской фляжкой на ремне.
– Это моя страна, это наша страна, – горячо говорит он. – Мой дед, мой отец и я строили в этой стране мосты, дороги. Все строили… Мой дед был рабом. Мой отец – полурабом. А я считаюсь свободным. Свободным… Но вот она, моя свобода… – Парень раздавил каблуком жестянку от кока-колы и отвернулся, чтобы не показать слабость.
В другом месте негритянский юноша спорит с туристом, на груди которого висит кинокамера. Они стоят по разные стороны изгороди. Я слышу лишь конец спора.
– Нам нечего делить, – говорит турист негру, – мы граждане одной страны, мы братья…
– Конечно, все так, мы граждане одной страны, – насмешливо говорит негр. – Ты, брат, сейчас поедешь к себе в загородный дом, а я, брат, вот тут, как собака, буду валяться…
Накрапывает дождь. Здание конгресса вдали растаяло в тумане. Как раз в это время там идет допрос вашингтонского полицейского начальника Патрика Мэрфи. Конгрессмены хотят знать: не была ли столичная полиция «либеральна» по отношению к неграм. Мэрфи отрицает это. Он бормочет что-то относительно функций полиции. «Вы должны усвоить единственную функцию, – гаркает на него один из государственных мужей, – хватать этих мерзавцев за шиворот, а если они сопротивляются – стрелять их!»
Вынырнув из тумана, реактивный самолет с гулом проносится над фанерными шалашами, едва не задевая кроны деревьев. Старик индеец следит за ним слезящимися глазами. Монашки в черных пелеринках проносят бидоны с кофе. Негритянка баюкает плачущую дочку. Мальчишка Джимми продолжает кидать и ловить воображаемый мяч.
– Ты знаешь, кто это? – спрашиваю я его, показывая на памятник Линкольну.
Джимми отрицательно качает головой.
– Это президент, который защищал негров…
Джимми перестает кидать мяч и вопросительно смотрит на мать…
Этот мальчишка Джимми еще ничего не знает. Не знает, каким будет его пробуждение от детства, не знает, какова его родословная…
Весной 1619 года в порт Джеймстаун пришел голландский корабль. В трюме его был необычный груз. Корабль пришел из Африки и привез в Америку, тогдашнюю колонию английского короля, африканцев-рабов. В тот же день закованных в цепи невольников распродали местным плантаторам. Так в Северной Америке появились негры.
Джеймстаун расположен в штате Вирджиния, в двух часах автомобильной езды от Вашингтона. Неудивительно, что негры, живущие ныне в американской столице, считают себя прямыми потомками тех африканцев, которые ступили на американскую землю весной 1619 года.
Нынешний водоворот жизни заставляет американцев не держаться насиженных мест. В поисках лучшей жизни, а чаще от отчаяния негры тоже устремляются с Юга в крупные города Севера. И все же, проезжая Америку, чувствуешь некую «негритянскую зону».
Юг уроженцы Африки выбирали не сами. Именно тут на плантациях хлопка, сахарного тростника, риса и табака нужен был рабский труд, сюда и везли из Африки «черный товар».
Вашингтон лежит севернее этой зоны. Но он всегда был городом негритянским. Каждый государственный чиновник держал штат негритянской прислуги. Сейчас из каждых трех жителей Вашингтона двое – негры, 70 процентов населения. Их прадеды и прабабушки были рабами, служили садовниками, поварами, горничными, огородниками, конюхами и прачками у сенаторов и конгрессменов. Нынешних свободных негров видишь примерно в тех же ролях. Только конюх стал бензозаправщиком, а горничная – официанткой. В уютных чистых пригородах Вашингтона, где живут только белые, черного видишь редко. Черные появляются там ненадолго – убрать мусор, выстирать белье, подрезать кустики роз, вывести на прогулку собаку. Сделав свое дело, они снова отправляются на свои улицы, получившие названия «черных коридоров». Когда едешь на машине по этим «коридорам», появляется такое ощущение, будто попал в Африку…
О положении негров у нас писалось довольно много. И вряд ли надо объяснять, почему Америку потрясают негритянские мятежи. Волнения, стрельба, пожары в последние десять лет бушевали почти в двухстах городах. Америка воевала с Америкой. Гнев угнетенных и обездоленных не миновал и столицу страны.
В 1968 году Вашингтон горел. Облака дыма плыли от негритянских кварталов к Белому дому, к памятнику Линкольну, к Капитолию, на ступеньках которого стояли пулеметы. Стрельба шла в пяти кварталах от Белого дома. В город введено было 15 тысяч авиадесантников. Армейские грузовики, бронетранспортеры и «джипы» стояли в городских парках и скверах. Днем усталые солдаты спали на траве у подножий памятников генералам гражданской войны. Солдатские носки сушились на ветках знаменитых вашингтонских вишен.
Восстание началось утром и сразу же приняло угрожающие размеры. Власти распорядились закрыть правительственные учреждения и распустить служащих по домам. Десятки тысяч машин, сорвавшись с места почти разом, закупорили улицы, преградили дорогу военным грузовикам, спешившим в горящий город из штата Вирджиния. Машины, бампер к бамперу, стояли на улицах в четыре ряда. А стрельба слышалась ближе и ближе. Чиновники бросали свои «форды» и «шевроле» и пешком, испуганно оглядываясь, бежали из Вашингтона в свои уютные пригороды, уже оцепленные охраной – вооруженными до зубов парашютистами 82-й воздушно-десантной дивизии.
Две недели Вашингтон выглядел как оккупированный город. Долго еще дымились каменные коробки сожженных домов (их было 550!), под ногами долго хрустело стекло, и пахло слезоточивым газом…
Президент США приказал создать комиссию, которая должна была ответить на вопрос: почему бунтуют негры? Семь месяцев комиссия искала ответ, изучая негритянскую проблему со всех сторон. Отвечать надо было серьезно. И комиссия ответила. Вот главный вывод: «Наша нация развивается в направлении двух обществ, белого и черного, разделенного и неравного». И далее на 1400 страницах своего доклада комиссия рассказывает о том, что давно известно неграм, но, как говорится в докладе, «абсолютно неизвестно многим белым»: негров последними берут на работу и первыми увольняют; безработица среди них в два раза выше, чем среди белых; дома, в которых они живут, переполнены, кишат тараканами и крысами; белая полиция ведет себя в негритянских кварталах как на оккупированной территории; белые лавочники, держащие свои магазины в черных районах, завышают цены на продукты питания и промтовары первой необходимости. И так далее.
Для тушения негритянского пожара были предложены разные средства. Главное из них: расслоить негров. «Дайте некоторым из них разбогатеть, – советовала одна газета, – …надо заставить их ненавидеть друг друга, а не только белых». Эта политика проводится. Вот нынешняя картина. Есть негритянская буржуазия (1 процент в национальном масштабе). Есть тонкая прослойка негритянской интеллигенции: артисты, врачи, юристы, писатели, учителя, служащие и даже мэры городов (мэр Вашингтона – негр). И есть огромная масса негров, примерно 10 миллионов человек, – «граждан второго сорта», живущих по-прежнему без надежды, отчаявшихся, ожесточенных.