— Если отпустишь ее, мы оставим тебя в живых.
Нехлад старался говорить спокойно и уверенно. И — старался не смотреть в лицо Незабудки, чтобы сохранить хоть каплю действительного спокойствия.
К счастью, девушка никак не показывала, что узнала его, она вообще не смотрела на спасителей.
— Ты ведь понимаешь, что все равно не можешь выполнить приказ, — продолжал Яромир, все так же держа Буевита за руку и приближаясь к неприятелю едва заметными полушажками. — И ведь Мадуф не велел причинять девушке вред. Помнишь? Он строго запретил прикасаться к ней! Это суртак приказал тебе в крайнем случае изобразить угрозу, но нас не обманешь. Ты проиграл — просто признай это. Зачем идти против воли Мадуфа?
На лице ливейца отразились удивление и внутренняя борьба, но в тот миг, когда он сосредоточился на услышанном, Тинар беззвучной тенью выглянул из-за спины стабучанина и взмахнул рукой. Серая молния кнута с тихим шелестом метнулась по воздуху, распушенный конец ее захлестнулся вокруг руки мадуфита — и последовавший рывок выдернул нож у него из пальцев.
Так вот о какой «штуке» Торопча говорил! Ничего не скажешь, прием ошеломляющий. Незабудка только вскрикнула, но кнут не коснулся ее кожи. Мадуфит замер в растерянности.
Не медля ни мгновения, стабучский боярин ринулся вперед. Он схватил противника за руку и резко крутанул, заставляя того, скорчившись от боли, отступить от девушки. Буевит тотчас загородил собой племянницу и взмахнул мечом.
— Не надо! — успела воскликнуть Незабудка. Но меч уже рассек шею ливейца.
Тинар, явно красуясь, небрежным движением скатал кнут в Три кольца. Буевит схватил Незабудку за плечи, заглянул в глаза. На лице его отразилась нежность, настолько чуждая его жестким чертам, что не казалась настоящей. Хотя именно такой и была.
— Навка, ты цела? Они ничего с тобой не сделали?
— Я жива и здорова, — ответила она и посмотрела на мертвого мадуфита. — Вы же обещали отпустить его…
— Я — не обещал, — сказал, как отрезал, Буевит. Незабудка судорожно вздохнула, вздрогнула всем телом, точно за один миг желая сбросить долго копившееся напряжение, и обняла боярина.
— Спасибо, что пришел за мной, дядя. И вам спасибо… Нехлад, Торопча, Тинар!
Лих, улыбаясь, подошел к ней, о чем-то спросил. А Нехлад не шевельнулся. Просто не позволил себе. И когда взгляд его встретился со взором девушки, понял, что ему нужно немедленно уйти… Однако этого он тоже не смог. Стоило ей еще раз назвать его имя — ноги сами понесли. Подошел, сглотнул и произнес:
— Здравствуй, Незабудка.
— Здравствуй, Нехлад. Вот и встретились.
Ну зачем она говорит такие слова? Что может значить эта встреча? Ах, право, лучше бы — нет, проще — не видеть ее вновь! Зачем так смотреть в глаза, к чему этот голос и это волшебное слово, пронзающее сердце, словно отточенный кинжал?..
Да полно, одернул он себя. Для самой Незабудки, целительницы, нет ничего странного в том, чтобы ласково смотреть на людей. Обычный это для нее голос и обычные слова. Ведь сам же признавал себе, что только в мечтах наделяешь ее своими собственными чувствами!
Так что — перетерпи, как необходимую боль при лечении, и иди дальше своей дорогой.
Это был голос разума. А сердцу Нехлад приказал замолчать. Благо уроки Древлеведа не пропали даром…
— Уйдем отсюда, — сказал он, подавляя желание протянуть руку Незабудке.
Однако она сама взяла его за руку. А Буевит — что за диво! — не только смолчал, даже не шевельнулся. Правда, взгляд его Яромир всей спиной ощущал, пока они поднимались наверх.
— Какое грустное место, — произнесла девушка.
— Просто могильник. Таков конец любой жизни, — ответил Нехлад.
Ему было спокойнее, пока она смотрела по сторонам, и в то же время он отчего-то досадовал, что не видит ее глаз.
— Наверное, и нас когда-то забудут. Кто-то найдет наши могилы — и не будет знать, какие имена мы носили, каких богов просили о хлебе…
Как странно спокоен и тих ее голос! Как странно, что может она рассуждать о постороннем после суток в плену, бешеной скачки по Согре, ночного боя и страха смерти…
Догадка огнем обожгла сердце: да ведь она для него это все говорит! Спокойствие? Страх, дрожь, радость, грусть — все в душе ее, да только и его, Нехлада, душу она видит насквозь. Понимает его смятение — и ради него говорит об отвлеченном.
Да еще каким-то чудом угадав то, о чем сам он немало размышлял в последнее время.
Ему приходило в голову, что и Нарог может когда-то погибнуть, но воображение было бессильно представить, как такое возможно. И как может забыться имя славиров? Ведь есть же другие народы — и те, кто придет следом, смогут узнать от них.
«Вот только не нужны им будут наши имена», — всплыла вдруг жутковатая в своей холодности мысль.
— Еще одна Земля Забытых Имен, — сказал Яромир. — Как Ашет…
Незабудка вскинула взор на него, и Нехлада окатило синей волной печали и тревоги.
— Как жаль, — сказала она, — как жаль, что я так и не сумела тебя исцелить…
— Что ты говоришь? Ты вернула меня к жизни!
— К жизни ли? Нехлад, ты отравлен Ашетом! Я чувствую в тебе колдовскую силу — она губительна. Жизнь тебя спасет, жизнь, а ее-то я тебе и не дала! Ах, если б я могла… Нет, нет! — воскликнула она, закрыв лицо руками. — Ничего нельзя… ничего у нас не может сбыться.
Сердце Нехлада ухнуло, как кузнечный молот. Как ни тихо прозвучали последние слова — он не ослышался…
— Молчи, — попросила она. — Прошу тебя, молчи. Мне не нужно было это говорить. Просто… так больно видеть, как ты идешь навстречу гибели. Не так должен жить человек…
— Незабудка… — тихо сказал он. — Человек не может жить, не выполнив долга.
— Но кто возложил его на тебя?
Нехлад вспомнил лицо десятника Волочи, который, скуля от ужаса, рассказывал о гибели Владимира Булата. Вспомнил лицо Весьерода и лицо царевны в башне. Он мог бы назвать и тех, кто погиб в возглавляемом им походе. Но ответил иначе:
— Я сам.
Это тоже было правдой.
— Надеюсь, твой путь приведет тебя к душевному покою, — сказала Незабудка. — Я буду молиться за тебя.
Они поднялись наверх, из стылого могильника в ослепительное утро.
Незабудку уже искали. Несколько дней назад, готовясь выступить из Новосельца с дружиной, но не имея еще точных сведений о передвижениях мадуфитов, Ярополк отправил на Новоторную полусотню бойцов, чтобы встретили дочь. Отряд наткнулся на разоренный пост за час до того, как Незабудка и ее спасители вышли из леса.
Нехлад намеревался отправиться в путь немедленно, но Древлевед возразил:
— Нет, мы поедем вместе со стабучанами. Это будет для тебя испытание — нелегкое, но необходимое. Хочу, чтобы ты научился всегда оставаться хладнокровным. Ты уже немало узнал от меня, но ты по-прежнему — человек, раздираемый страстями. Любишь эту девушку, в глубине души ненавидишь ее сородичей, не понимаешь и потому опасаешься Буевита. Не отстраняешь чувства, а прячешь их и не желаешь признать, как бесполезно это занятие. Спрятанные чувства становятся только дороже. Удар по ним губительней стократ.
— Но, Древлевед… я много думал и, кажется, понял, что произошло там, на руинах. Ты ведь знаешь: бывает, предельное напряжение дает человеку небывалые силы! В Олешьеве был случай: землепашец поборол медведя-шатуна, который угрожал его ребенку. А еще было: женщина вбежала в объятый пламенем дом, чтобы вынести младенца, но дверь завалило, и тогда она руками проломила стену…
— Ну да, да, я слышал о многих подобных случаях. Говори прямо, что хочешь сказать.
— Точно так же и на руинах синтанского города страх за близких позволил мне соприкоснуться с навью, и я смог…
Маг хлопнул себя по колену и в раздражении воскликнул:
— Вот! Этого я и опасался! Вечное заблуждение, в которое так легко впасть — ведь в нем каждое слово правда. Да только не вся! В свое время мы поговорим об этом подробнее, а пока ответь мне, Нехлад: кто соприкоснулся с навью — ты или твои близкие?