– Я не из пугливых, будь ты хоть монстр с пятью головами. – Мне не хотелось, чтобы он уходил, и я задал еще один вопрос: – Что в Генри такого особенного? Он смог найти Сердце, корону, убить лютую тварь, а теперь, может быть, и Предел найдет. Даром огня он не пользуется, а про то, что он принц, даже не знает. Как он вечно ухитряется выигрывать?
– Странно, что ты еще не понял, – махнул хвостом Барс. – Это совершенно очевидно.
И с этими словами он, конечно, исчез: старик не меньше меня любил эффектно являться и уходить.
Я обернулся. Хью был едва ли не в обмороке, даже Джоанна притихла. Они оба все утро уверяли меня, что Барс на мой зов не явится, а если и придет – немедленно поразит нас всех молнией.
– Думаю, можно приступать. У нас ровно половина шансов на успех в игре против Барса – неплохо, да? – весело сказал я. – Не трясись, Хьюго. Когда все закончится, получишь такие богатства и славу, что все от зависти загнутся. Ты же этого достоин.
Он выдавил улыбку – как же легко порадовать дурачка.
– Пообещай мне кое-что, – сказала Джоанна, тяжелым взглядом уставившись на меня. – Когда Генри больше не будет нужен, когда ты получишь то, что хочешь, избавься уже от него наконец. Барс тебе не помешает – сам видишь, вечно он его выручать не собирается.
Ее слова внезапно привели в чувство бледного Хью – он выпустил ножку стола, за которой пытался спрятаться последние полчаса, и встал.
– Я могу его убить, – встрял он, и я впервые понял, насколько сильно он ненавидит своего бывшего соратника по походу за Сердцем. – Дадите мне тот волшебный меч? Я могу. Я найду способ.
Будь у Хью хоть капля наблюдательности, он давно бы уже понял, что я никому не позволю тронуть своего сына: убить его могу только я, единственный достойный противник. Кстати, одно из прекрасных свойств Генри в том, что он учится у каждого, кого встречает, а вот Хью из тех, кого жизнь вообще ничему не учит.
– Ведь если он белый ферзь, тогда я, наверное, черный, – пролепетал Хью, увидев мое лицо.
Я с трудом подавил желание закатить глаза и похлопал его по плечу.
– Думаю, так и есть, Хьюго. Но с Генри я разберусь сам. Ты права, Джо. Хватит держаться за прошлое.
Но о главном я промолчал. После истории с чудовищем я уже не верю, что заклятие забвения, когда-то созданное Джоанной, долго продержится. Упрямства у Генри на десятерых, и что-то внутри его помнит правду: я же видел, как он смотрит на Эдварда. Смешно было видеть их вместе – такие похожие, одинаково пожимают плечами, одинаково смотрят исподлобья, та же привычка тереть рот рукой в задумчивости. Генри умен, скоро догадается – и возненавидит меня. Так, как раньше, больше не будет, и лучше уж я буду первым, кто уничтожит связь между нами.
– Начнем, пожалуй, – сказал я и повернулся к Джоанне. – Шаг первый: превращение.
Она прикоснулась к моей щеке, и я почувствовал, как мое тело меняется. Джо неоднократно меняла мой облик, помогая нам добиться своего, но никогда еще перемена не ощущалась так странно, как сейчас.
Увидев мое новое обличье, Хью невнятно вскрикнул.
Меня зовут Освальд Олден, и я злой король из прошлого, чьим именем пугают детей. Впрочем, скоро это закончится, и настанет время новых легенд, – ведь на этот раз мне будет сопутствовать удача. Откуда я знаю? Мне сказал об этом дар предвидения, который вернулся ко мне, когда Генри нашел Сердце волшебства.
Но все же перед вами – не моя история. Она снова о том, кого я всегда буду считать своим сыном, – принце и разрушителе, способном на невозможное. О странном мальчике, который вечно выигрывает.
Это – история того, как он проиграл.
Глава 1
Роберт Олден
Чтобы понять, чем воины и охотники отличаются от прочих людей, попробуйте бросить в них чем-нибудь, когда они спят. Многие из нас, если сон будет грубо прерван, всего лишь заворочаются и оглянутся в поисках своих невежливых родичей. Далее могут последовать слова вроде: «Милая, я уже встаю» или «Сынок, нехорошо будить людей ударом подушкой». Но люди, которые привыкли, что опасность рядом с ними каждую минуту каждого дня, скорее всего, проснутся мгновенно и полностью, схватят ближайший тяжелый предмет, а уж потом будут разбираться, кто и зачем их ударил.
В то утро Генри понял, что перестал быть охотником. Сквозь сон он чувствовал, как что-то похожее на камешки бьет его то по руке, то по боку, один раз угодив даже в лоб, но заставить себя проснуться не мог. Если бы напасть хотели всерьез, ему уже пришел бы конец, он понимал это даже во сне, но все равно только жмурился и отворачивался. Ему снился мучительно прекрасный сон, что-то невесомое и ускользающее, почти бессмысленное, о чем и не вспомнишь, проснувшись, но дело было и не в событиях, а в чувстве покоя и счастья: словно ты попал домой и никогда больше не придется оттуда уходить. Генри свернулся, как еж, пытаясь удержать это восхитительное чувство, но тут что-то ударило его по носу с такой силой, что пришлось-таки открыть глаза.