И это – вместо «добро пожаловать на борт!».
Боцман шагал так быстро, что приходилось напрягаться, чтобы не отставать. Хорошо еще, что палуба не качалась и даже не подрагивала под ногами. Видимо, корабль был достаточно большой, чтобы быть устойчивым.
Пока они шли, Молчун немного осматривался. На широкой и длинной палубе, где можно было играть в футбол, было два ориентира. Сзади, со стороны кормы, возвышалась штука, похожая на арку или на козловой кран. На нее крепилась очень мощная лебёдка, но для чего она предназначалась? Этого он пока не понимал.
А в передней части корабля имелась большая трёхэтажная металлическая надстройка. Туда его и вели.
В глубину корабля вело несколько лестниц, трапов или как их там. Но они прошли мимо. Из некоторых люков сильно тянуло рыбой. На палубе запах тоже чувствовался, но рядом с открытым люком он валил непривычного Сашу с ног.– Тебе повезло. Капитан не пожалел горючего. Настолько хочет знать, что случилось в городе. Ты расскажешь мне, а я ему доложу.
Надо бы ещё, чтобы тебя осмотрел врач, не заразный ли ты, не облучённый ли. Сейчас у нас его обязанности выполняет кок, когда ему надоедает готовить. Но он занят, зачем его лишний раз беспокоить... Будем считать, что осмотр пройден. Ты же вроде здоров? А то если что не так, то к рыбам.
Младший быстро закивал: мол, здоров-здоров.
– Ну, тогда пошли.
Если поначалу Саша сравнивал подобравшее его судно с китом, то теперь увидел, что на этой палубе китов поместилось бы несколько и ещё осталось бы место. Может, раньше и были корабли крупнее, Младший видел таких исполинов в портах. Но те стояли на вечном приколе, а от некоторых остались только скелеты. А этот – живой, на ходу! Задрав голову, Данилов увидел дым, поднимающийся над самой большой трубой. А всего их, труб, было три. Конечно, определить, какой там двигатель, он даже не пытался. Может, дизельный, а может, и паровой. В любом случае, такое чудо техники он видит впервые.
Но сейчас у него есть более насущные проблемы.
Боцман оставил Сашу постоять возле очередного трапа, уходящего в чрево корабля, а сам отошел решить какой-то вопрос.
Младшего тут же обступили люди. Резиновые сапоги, брезентовые дождевики, лохматые бороды как у лесорубов, у каждого второго. Светлые волосы. Хотя были и чернявые, и лысые.
От них пахло чесноком, луком. И рыбой. Лица напряжённые, глаза изучающие.
– Hve mer du? – спросил его ближайший на незнакомом языке. Резковато, но спокойно.
Интуиция подсказала Саше, что он имеет в виду.
«Кто ты такой?».
Причем не столько «Как тебя зовут?», сколько «Откуда ты взялся?».
Он замешкался с ответом, подбирая слова. Ему здорово досталось там на берегу. Уже не верил, что выберется живым. Так что же ответить? «Я русский из Питера. Меня зовут Александр»?
Но тут появился боцман, и все расступились, давая пройти.
Боцман сказал им пару слов. После чего люди, похоже, чуть расслабились.
Но настороженность их, как Саше показалось, полностью не исчезла. Смотрели они теперь не на новенького, а туда, где были видны в небе отсветы над пожарами Острова.
Судно на всех парах уходило прочь. Близился рассвет. Младший подумал, что теперь будет с его лодкой.
– И это… – услышал он голос Боцмана, – Пойдем, выдам тебе боты.
Только тут Сашка заметил, что ботинок на нем нет. Дискомфортно и холодно ему было давно, но только теперь он понял, почему. Он был в одних носках. Ноги промокли насквозь.
Вспомнил, что в какой-то момент стащил ботинки с себя и бросил под лавку. Может, ноги распухли и отекли. Наверное, они ещё в лодке.
Он вспомнил, что по лестнице карабкался уже босой. В теплых носках из шкафа питерской квартиры.
«Спокойно. Дождусь свободной минуты и сбегаю проверить. Лишь бы они не переворачивали лодку». Потерять ботинки, подаренные пропавшей сестрой, было бы обидно.
Видимо, что-то отразилось на его лице, потому что Боцман усмехнулся:
– Пошли. Не боись, не съем.
Внутри надстройки оказалось теплее, здесь не было неприятного ветра. Запах рыбы тут почти не ощущался, но много было других, непривычных.
Они шли по коридору с обшитыми металлом стенами. Каждый шаг отдавался гулким эхом.
Когда они остались одни, взгляд боцмана не то, чтобы подобрел, а просто стал менее озверелым, более человеческим. Может, это ложное ощущение, но стало казаться, что его лютость была больше на публику. А тут ей на смену пришла... так там ее называют? Солидарность?