– Сит даун!
Ему указали на скамейку.
Александр не заставил себя ждать. Уселся.
– Snakker du norsk? – спросил человек в плаще, садясь рядом.
Саша предпочел пожать плечами. «Если не уверен, молчи». Догадки, конечно, были, но он промолчал на случай, если понял неправильно. Он слишком устал и с трудом соображал, какие вопросы задают только что подобранному в море человеку.
– Snakker du engelsk? – прозвучал спустя пару мгновений второй вопрос.
– Ноу, – ответил Молчун, догадавшись, чего хотят. – Ай эм рашн.
Второй, в брезентовой куртке и вязаной шапке, начал что-то быстро говорить первому. В длинной тираде понятными показались слова «Петерсбург» и «руссиск». Говорили не по-английски. Тарабарщина немного напоминала немецкий, на котором Сашка знал очень мало.
Первый, которого он мысленно окрестил «Хароном», кивнул. Больше ни слова до прибытия на судно они не произнесли.
Мотор тем временем снова заработал.
Второй моряк сел позади. Ещё один, на корме, похоже отвечал за двигатель. Все трое, хоть и разного роста, выглядели очень крепкими. Огнестрельного оружия при них не было, но Саша успел рассмотреть и багор, и увесистую монтировку, лежащие, что называется, «под рукой». Впрочем, их тревога объяснима, если вспомнить, что творится на побережье… Да и раньше эти воды безопасными не были.
Надо радоваться, что заметили его огни. Или, скорее, услышали выстрелы. И даже выслали за ним катер с бензиновым мотором. Видимо, у них были какие-то причины так поступить и помимо гуманизма. Может, думают, ему есть, чем заплатить? Что ж, они ошибаются.
Или ему, наоборот, крупно не повезло?
Но выбора не было…
Силуэт судна быстро приближался. Огней на нем светилось совсем немного.
“King Harald”, – увидел он надпись на корпусе.
На палубу Саша вскарабкался вторым, после Харона, которому совсем не мешал плащ-дождевик. Верёвочная лестница была зафиксирована и почти не качалась, но подниматься все равно было страшно. Высота палубы оказалась как у крыши пятиэтажной хрущевки старой Прокопы. А внизу плескалось темное море, и корабль снова набирал ход, и ступени, то есть перекладины, скользили под руками и ногами. Лесенка чуть подрагивала, как струна. Мешкать было нельзя, третьим поднимался тот самый матрос, который на лодке был вооружен острым багром. Сейчас он был без оружия, но явно подгонял Сашу, чтобы лез быстрее. Моторист остался на катере.
Младший был не в лучшей форме. Полуживой после бега по городским улицам, а потом заплыва на веслах по Заливу. И мотания по волнам, в котором самым тяжелым испытанием были неизвестность и отчаяние. Но вот он одолел последние метры. Там, где лестница закончилась, он увидел выемку в борту (или это называлось фальшборт? он не знал), а за ней небольшой «балкон». В морских терминах Саша был ни бум-бум, так как ни разу не был так далеко от берега и не плавал на чем-то крупнее лодки.
На площадке с решетчатыми перилами его ждали два человека в оранжевых жилетах.
Свет фонаря ослепил, Саше понадобилось время, чтобы привыкнуть. Он понял, что глаз с него не спускают, а моряк с непокрытой головой, светловолосый и похожий на викинга, вооружён коротким автоматом, хотя и не держит чужака на прицеле. Но главным, как подсказал жизненный опыт, был второй — постарше и не вооруженный.
Хотя нет. На боку у него висела кобура.
Вместо фуражки, которую ожидаешь увидеть на капитане судна – бейсболка. Немолодой, но моложавый, аккуратная небритость. Очки в металлической оправе.
Иностранная внешность. Вроде любой элемент по отдельности может быть и у русского, но всё вместе давало особенную картину. Да и в целом манеры, выправка и даже взгляд. Вроде и такой же, как у всех… а вроде иной.
Про остальных Младший пока ничего сказать не мог.
Двое встречающих перебросились парой фраз на том же грубоватом языке. Точно не немецкий. Мелодичнее, не такой рыкающий и командный. Младший понял буквально два слова: «боцман» и “Fish”.
«Рыба».
От последнего он поежился. Сравнивают выловленного непрошеного гостя с рыбой? Собираются ей скормить?
Но в одном Данилов окончательно убедился. Это чужие, из той самой Гейропы. Но не из Англии или Германии, о которых в Питере очень мало слышали, а, скорее, с севера, из Скандинавии, с которой были какие-никакие контакты.
Точно не финны – финский язык, как и эстонский, жутко сложен и не похож ни на что. А тут хоть и не понятны значения фраз целиком, но проскальзывают узнаваемые корни. И строй языка германский, и лексика.
Гейропейцы. Много про них слышал. И что каннибалы, и что извращенцы. Свингеры, садисты, детей растлевают и съедают, парады всякие проводят. Спят, мол, только мужики с мужиками, а женщины с женщинами, а еще трахают овец и свиней. Дед говорил, что это чушь, и что во всех краях люди разные попадаются. И плохие, и хорошие. Но многие рассказывали про них жуткие истории. И чем более глухим был край, тем лучше там знали про Европу. Живописнее говорили только про пиндосов, но они были еще дальше и люди сомневались, что там хоть кто-то выжил (жаль, проверить и порадоваться нельзя).