Две Риги, да, две Риги — почему ему раньше никто не говорил об этом? Над домишками гремели адские молоты клепальщиков фабрики Ланга, хотя здесь было слышно не так сильно, как на Агенскалнском рукаве Даугавы. Да, царь Николай готовится к войне с японцами, и потому у всех жителей Елгавского предместья от грохота молотов заложило уши… Тузовский мост подгнил и осел на маслянистую воду, переливавшуюся всеми цветами радуги, а неподалеку через канал красивой дугой перекинут мост Тымма, с черными чугунными перилами и желтыми торцовыми настилами. Две Риги, две Риги…
Ранкская дамба почти так же забита движением, как Каменная улица. Дальше, где начиналась Дюнамюндская улица, расположены все самые крупные илгециемские фабрики. Туда нескончаемо тянулись возы с углем, железом и кипами хлопка, навстречу к станции и к мостам двигались подводы, нагруженные только что заколоченными белыми ящиками с различными надписями; на подводах стояли окрашенные в зеленый цвет машины с непонятными колесами и рычагами; грохотали огромные фургоны с бочками пива. Только около Агенскалнского базара шум утихал. Церковь Пресвятой троицы стояла тихая и спокойная, с запертой дубовой дверью; в проеме колокольни виднелся зеленовато-бурый колокол со свисавшими веревками.
Сквер у базара полон мусора. Среди лип пестрела толпа детей. Какой-то подросток взобрался на холмик, увенчанный сосной. Точно так же, как актер Янсон, он вытянул вперед руку и важно декламировал, хотя голос его отнюдь не напоминал раскаты грома:
Опять Вейденбаум! И тут он!.. Этот, должно быть, тоже был вчера в обществе «Надежда», — подумал Андр о подростке и оглянулся.
Над конторкой пристани из-за башенки Морского училища еще маячила верхушка колокольни Петра. Петуха отсюда не разглядеть, но, несомненно, он по-прежнему посматривает вниз, наклонив голову и сердито прищурив желтый глаз.
— Ну, подожди только! — погрозил Андр и тряхнул головой.
На углу, у парикмахерской Ренца, пришлось подождать, пока проедут по Большой Лагерной улице четыре подводы с толстыми цементными трубами для колодцев. На дугах блестящие позолоченные надписи на русском языке: «Неверманн и Кº». Лошади огромные, с мохнатыми ногами; шлеи украшены бляхами, кисти на концах ремней свисали до самой земли, волочились по камням мостовой. Четыре возчика, в кожаных фартуках и рукавицах, как медведи, сидели на трубах. А хозяин где-то нежится под периной и ждет, когда подадут обед…
Улица Луизы так же пустынна, как вчера. С новостройки каменщики снимали леса, с грохотом упала сверху забрызганная известью доска. Труба фабрики Хесса слегка дымила: за высоким забором что-то равномерно звенело. Старичок сидел у маленькой калитки, но сейчас не пел и кошки с ним не было.
На Эрнестинской, против домика с надписью «Винтерапфельбаум», узенькие мостки были заняты. Андр Калвиц сошел на дорогу и остановился.
По мосткам, опустившись на колени, елозил около забора бородатый мужчина в белоснежной рубашке с широкими рукавами и в подтяжках, перекрещенных на спине. На ногах у него — расшитые желтыми розами ночные туфли, на голове — вышитая персидская шапочка. Рядом сидел откормленный серый мопс с большим лишаем на спине, с болезненно отвисшей нижней губой и прикрытым слезящимся левым глазом — пес выглядел бесконечно мрачным, точно надоел ему весь мир, и он сам себе в первую очередь.
По другую сторону низенького забора, перегнувшись, стояла барыня в широком утреннем капоте. Опираясь костлявыми локтями на концы досок, она предостерегающе говорила:
— Осторожно, Август, осторожно!
Андр всмотрелся: да ведь это тот самый капитан, который вчера в позолоченной фуражке стоял в рубке пароходика и так властно командовал! Нетрудно понять, чем он сейчас занят. Внизу забора выломана доска. В песке под дырой виден глубокий лаз, по нему, должно быть, во двор забрались бродячие псы. Один из них, возможно, и был тот изверг, который заставил слезиться глаз серого мопса. Капитан забивал отверстие новой доской. Один гвоздь зажал в зубах, второй тщетно пытался вколотить. Доска подпрыгивала, гвоздь кривился и не входил. Предостережение было не напрасно — он ударил себя по пальцу и, замычав, хотел сунуть палец в рот, но помешал гвоздь в зубах. Андра почти рассердила такая беспомощность.
116