Этот прыжок просто гипнотизировал зрителя; на следующих спектаклях люди толпились за кулисами, чтобы дождаться и увидеть его. Нижинский по сути изобрел двойной прыжок, исполняя который, он взлетал, стремительно закручиваясь вокруг своей оси, и приземлялся вертикально. Воспринимаемый зрителем как совершенный с легкостью, прыжок на самом деле требовал от исполнителя огромного напряжения, и Нижинского ловили четыре человека, в том числе его массажист Вильяме и верный слуга Василий. Они держали руки скрещенными, образуя подобие сети, куда Нижинский и приземлялся. Когда танцовщик стоял тяжело дыша под жаркими лучами света ламп с потемневшими от пота лепестками роз на костюме, Вильяме массировал его сердце, Василий прикладывал холодные полотенца к его ноздрям, а кто-то держал наготове чашку крепкого кофе.
Каким-то непостижимым образом после спектакля покров розовых лепестков всегда оказывался заметно поредевшим. Костюмерша провела специальное расследование и выяснила, что Василий продает лепестки роз как сувениры поклонницам Нижинского. На вырученные средства Василию удалось построить дом. Впоследствии труппа Дягилева называла его «Замок видения розы».
Достоевский однажды заметил, что характерной чертой ума русского человека является его способность ухватить целое по случайным разрозненным деталям. Напористый Дягилев обладал этим свойством в полной мере; он всегда умел воспринимать проблему в целом. Именно его неукротимая энергия, проницательность и воля помогали гениальным исполнителям творить на таком высоком уровне, который редко, а может быть, даже и никогда больше не был достигнут в истории. Сергей Дягилев обладал особым даром выявлять лучшее в других и заражать каждого своим энтузиазмом в реализации замысла. «Под его руководством любая работа приобретала очарование фантастического приключения», — писал Александр Бенуа.
Дягилев во всем старался добиться совершенства и, обладая умением многое видеть и делать одновременно, сам вникал в мельчайшие детали своих тщательно продуманных постановок. Он был вездесущ. Он заходил в мастерские художников и наблюдал за их работой, следил за изготовлением костюмов, изучал партитуры и присутствовал на репетициях оркестра. Он ежедневно смотрел, как идут занятия и репетиции танцоров. Карсавина с благоговением писала: «Однажды я увидела выступление японского артиста, демонстрировавшего свое умение сосредоточиться одновременно на четырех предметах, но он меня ничуть не поразил: мне доводилось видеть за работой Дягилева». Блеск и элегантность, отличавшие русский балет, были порождением его взыскательного вкуса и всевидящего ока, ибо именно он и он один принимал окончательные решения. Артисты говорили, что они танцевали только для него и только его одобрение имело для них значение.
Дягилев всегда был личностью противоречивой. В России высший свет никогда не понимал его. В первые годы создания им своей антрепризы многие считали Дягилева шарлатаном, извращавшим истинный смысл искусства, и отказывались поддерживать его. Но железная воля никогда не позволяла Дягилеву остановиться перед препятствием, и благодаря этому на протяжении более чем двадцати лет ему удавалось реализовывать свои проекты. Властный характер Дягилева, часто проявлявшийся в разделении им людей на объекты и субъекты, создал ему немало врагов. Но благодаря неотразимому обаянию и дипломатическим способностям ему каждый раз удавалось заполучить все, чего он страстно желал. В труппе было немало размолвок и скандалов, но ради успеха спектакля Дягилев всегда был готов сделать нечто гасящее недовольство, и ссоры обычно заканчивались, по словам Карсавиной, типично по-русски — примирением, слезами, рыданиями, объятиями, праздником. Однажды Дягилев пять часов подряд говорил по телефону, убеждая Фокина вернуться в балетную труппу после ссоры.