— Помни, — шипит Казик, — межа — дело святое! А ежели забудешь, так я тебе косой опять про то напомню!
— И где ты только тут межу видишь! — огрызается Каргуль, не отрывая глаз от ног Казика. — Здесь до самого неба все твое. Бери сколько хоть, никто тебе земли ложкой отмерять не станет! — ехидно напоминает он Казику слова, сказанные им не далее как вчера, когда они пили в ознаменование мира на веки вечные. — И пальцами, как вы в Кружевниках, здесь тоже землю мерить никто не станет…
Осторожно раздвигая колосья и внимательно глядя под ноги — нет ли на дороге предательской мины— Казик поясняет непонятливому соседу:
— Я столько взял, сколько мне надобно, и тронуть землю свою не позволю!
Когда они наконец выходят к краю поля и Казик уже стоит на безопасной зелени лужайки, он слышит позади:
— Ну и времена! Дурак впереди умного вышагивает…
— Что?!! — У Казика от оскорбления даже дыхание перехватывает.
Пряча на ходу часы с цепочкой, которые было вытащил из кармана, он грозно двигается навстречу Каргулю, визжа что есть силы:
— Ну подожди ж ты! Есть еще у меня коса острая! Теперь-то уж тебе не сносить твоей бараньей башки! Как был баран, так и остался!
— От барана и слышу! — басит в ответ Каргуль.
— Да ты на кого… — Низко нагнув голову, Казик бросается на Каргуля и, сильно боднув его «под дых», отскакивает на шаг.
Каргуль покачнулся, но, успев ухватиться за деревцо, удержался на ногах. Набрав воздуха в легкие, он в свою очередь набрасывается на Казика и, заключив его в свои цепкие объятия, неловко бутузит. Оба при этом не жалеют друг другу проклятий, не скупясь и на крепкие выражения… Витя и Ядька, подбегая каждый к своему отцу, растаскивают их в разные стороны.
В тот же день к вечеру оба соседа ставят на место сваленный накануне забор. С одной стороны укрепляют Казимеж и Витя, с другой — Каргуль. Тут же стоит Ядька, которая подает отцу гвозди.
— Чтоб вашей ноги больше на нашем дворе не было! — кричит Каргуль.
— А вашей на нашем! — немедленно отвечает Казик. — Так я тяте нашему поклялся и так во веки веков будет!
— Аминь! — добавляет с крылечка бабка Леония.
Подозвав Витю, Казик идет с ним за стодолу. Ему не терпится походить по своему полю, но он боится мин и с досадой взирает на силуэты торчащих то там, то сям танков.
Витя украдкой поглядывает на Ядьку, которая гонит из садика кур. Казимеж предостерегающе покашливает:
— Куда зенки вылупил? На свое смотри! Там чужое, наше вон оно где… — И, кивнув в сторону своего поля, тяжело вздыхает. — Время землю поднимать, да как ее тронешь, ежели она минами напихана, как хорошая колбаса салом? А сорняк-то всюду какой, а? Из-за него на будущий год хлеба не будет… Вот оно, дело какое. Дичает земля без человека…
— А из-за нее люди дикие делаются… — вырывается вдруг у Вити.
— Каргуль коровы лишился, и поделом ему. Зато у меня ума прибавилось, — неожиданно хохочет Казимеж и, обернувшись к сыну, приказывает: — А ну, Витя, тащи сюда бензин! Живо!
Казик осторожно идет по краю поля и поливает бензином высушенные солнцем колосья. Затем он чиркает спичкой и, через секунду перед ним уже стеной стоит пламя.
Довольный своей выдумкой, Казимеж любуется огнем. Два следующих один за другим взрыва опрокидывают его на землю и осыпают комьями земли и глины. Едва Казимеж и Витя успевают спрятаться за стодолой, как взрывы начинают греметь беспрестанно.
Детишки Каргуля, плававшие неподалеку в прудике на перевернутом шкафе, с криком: «Немцы! Немцы!» — что есть мочи бегут к дому. Тучи черной земли взлетают к небу, о крышу стодолы барабанят камни и комья тяжелой глины. Достигают они и крыши Каргулева дома, откуда осторожно выглядывает сам хозяин. Глазам его предстает страшная картина: поле пылает, сквозь огонь и дым видны немецкие танки, грохочут взрывы. Он размашисто крестится и, побежав было к стодоле, галопом возвращается в дом, где Ядька с матерью уже торопливо связывают в узлы свои нехитрые пожитки.
— Матерь божья, пять деньков только и пожили в своем доме! Вздохнуть человек не успел, а тут опять фронт идет!
Казик же в это время с удовольствием поглядывает на огонь, пожирающий посев на его поле и освобождающий землю от мин. При каждом взрыве он нагибает голову и считает шепотом, точно перебирает четки.
— Десять… одиннадцать… двенадцать… пятнадцать… О, противотанковая попалась! — радуется он, все больше гордясь своей идеей.
— Во, видал, сынок, от скольких смертей нас Каргулева корова упасла! Ну, Витя, теперь готовь плуг… Шестнадцать… семнадцать… — считает он, следя глазами за грудой взлетевшей в воздух земли, перемешанной с ветвями груши, которую могучий взрыв разнес в куски.