Не успели Казик с Марыней пошептаться насчет того, как выйти из положения с крестной, а тут на пороге немецкий ксендз появился.
— Gelobt sie Iesus Christus…
Ребенок встречает вошедшего плачем. Бабка Леония, хотя и не знает немецкого, перекрестившись, отвечает громко, как положено:
— Да святится имя твое, господи! — и тут же тихонько спрашивает сына: — А не обманет нас этот еретик?
Для бабки Леонии этот ксендз прежде всего немец, и она поглядывает на него с явным недоверием.
— Казимеж, — чуть не плача, тянет мужа за полу пиджака Марыня. — Что ж нам делать?!!
— Нет крестной — значит, и крестин нет! — твердо решает Казимеж.
Тут, однако, вырывается вперед разохотившийся погулять на крестинах Кекешко.
— Пан Павляк, крестная сейчас будет! Есть крестины! — кричит он и исчезает из комнаты.
Марыня и Казик вопросительно смотрят друг на друга.
— За Ядькой побег… — догадался Вечорек.
— Что-о?!! — Казик даже подскочил от возмущения. — Каргулева дочка у меня сына крестить будет?!!
Он бросается к Марыне, но та, опустив глаза, вдруг тихо говорит:
— Перед богом все люди ровные… — И, подойдя к мужу, заглядывает ему в глаза. — Уж лучше такая крестная, чем никакой. Что ж он, нехристем расти будет?
Взглянув на маленького Павлика, она начинает всхлипывать. Казик, однако, и слышать не желает о Ядьке. Он подходит к ксендзу, собираясь отправить его обратно. В это время в распахнутых дверях появляется гордый своей находчивостью Кекешко, который тянет за руку Ядьку. Девушка с испугом смотрит на присутствующих.
— Ну и как? — весело спрашивает Кекешко, не обращая внимания на всеобщее молчание. — Годится в крестные? У нас в Гнезне с таких красавиц художники картины рисуют.
Ксендз, помочив кропило, уже занес его над головой ребенка, как вдруг, обернувшись к Кекешко, спрашивает:
— Name?
— Павел, — отвечает Кекешко.
— Пауль, — повторяет ксендз и наклоняется над новорожденным.
— Не Пауль, а Павел, — подчеркнуто громко говорит Казик.
Ксендз начинает бормотать по-латыни положенные слова. В дверях появляется могучая фигура Каргуля. Он молча слушает ксендза, а когда тот заканчивает, крестится вслед за ним и хватает за руку дочь.
— Ядька, марш домой!!!
— Пан Каргуль, гляньте-ка, мы с панной Ядвигой еще не венчались, а уже отцом-матерью стали! — пробует развеселить Каргуля Кекешко.
Тот, однако, реагирует на его шутку, как на кровное оскорбление.
— Что-о? И — рычит он, уничтожая взглядом подгулявшего мельника.
— Заодно бы и наше обручение с панной Ядвигой можно…
Каргуль дергает Ядьку с такой яростью, что она вылетает из комнаты, как мячик. Но Кекешко не намерен так легко отказаться от своих планов. С криком «Ядька! Ядька!» он выбегает во двор и натыкается на Витю.
— Куда?!! — недобрым голосом спрашивает парень и наступает на мельника грудью.
— Я-а-а-дька!!! — визжит Кекешко.
— Пан Трофейный! Вас отец купил, а не Каргуль, так что нечего вам с Каргулями обнюхиваться! И думать не моги об них!
— Кругом демократия настала, а ты человека свободы лишать?!!
Обиженный Кекешко подходит к бочке и, откинув прикрывавшую ее попону, нагибается, чтобы умыть лицо. Понюхав жидкость, Кекешко начинает жадно лакать ее, зачерпывая еще и еще. Наконец он в изнеможении падает и откатывается к стене дома, где, прошептав «Ядька!» засыпает мертвецким сном.
Витя с отцом заканчивают огромную глиняную печь, которую складывали по настоянию бабки Леонии. Газовую плиту им пришлось выставить во двор. Перетаскивая плиту ближе к забору, Витя сердито наблюдает за Кекешко: тот, бросив рубить дрова, подсаживается к Ядьке.
Девушка, не обращая внимания на явные ухаживания мельника, старательно и сосредоточенно чистит картошку.
— Как только война началась, я дал клятву, что не женюсь, — воркует Кекешко. — Понимаете, панна Ядя? Что это, я погибну и женщину вдовой сделаю? Да никогда в жизни! Я не люблю иметь долги!
— И что с того? — не слишком любезно спрашивает Ядька, следя взглядом за Витей, который медленно тянет тяжелую плиту.
— Как это что? Война-то кончилась!
— Уж вы, пан Кекешко, оставайтесь и дальше честным человеком.
— Конечно, панна Ядя, но только вдвоем. Двое — божье число, так у нас в Гнезне считается…
Витя продолжает наблюдать за ними из окна кухни. Он так увлечен, что не слышит, как мать дважды спрашивает его:
— Витя! Да где ж тулуп? Бабке Леонии на печку постелить надо…