— Это откуда ж он твой стал? Кто его купил?!!
Казик и Каргуль бросаются друг на друга. «Грабители», пользуясь случаем, пускаются наутек и исчезают в темноте. Только «варшавянин», выглянув из-за угла, кричит еще Кекешке:
— Эй, друг! Все-таки ты скажи, каких ты женщин любишь? Все равно я тебя привезти должен!
Казик молча сует Кекешке ружье, тот целится, стреляет, «варшавянин» исчезает. Кекешко бежит за угол, где был «варшавянин», Казик нетерпеливо кричит ему вслед:
— Ну как?
— Все в порядке! — слышится в ответ.
— Лежит? — спрашивает Казик, когда мельник возвращается.
— Удрал, — с облегчением сообщает Кекешко, довольный благополучным исходом дела, и, глядя вслед исчезнувшим «грабителям», гордо добавляет: — Ну, вот мы и защитились.
— Ох, пан Кекешко, сдается мне, лучше вам в хоре петь, чем быть мельником… — говорит укоризненно Казик,
— Зато я хороший, — миролюбиво уверяет Кекешко. — Я всегда все для людей сделать стараюсь!
Стоя за стодолой, Казик озабоченно смотрит на свое поле. Теперь поздняя весна, и озимые, которые он посеял осенью, поднялись совсем никудышными…
В стодоле возится бабка Леония, которая пытается заткнуть пучком соломы дыру в мешке, которую прогрызли мыши. Из дыры широким ручьем струится зерно.
— Бог нас услышал, — говорит она входящему Казику. — У Каргулей тоже мыши. Еще хуже нашего все погрызли.
— Что они у Каргулей все погрызли, это справедливо, а на меня-то бог зачем эту заразу наслал? Сплоховал, видать, не разглядел межи…
Казик подставляет руки под поток зерна и со злобой смотрит на десятки разбегающихся во все стороны мышей.
— Вот и пришел нам конец в самом начале… — грустно говорит он.
— К как же ты, господь бог, мог эдак ошибиться! — укоризненно вздыхает бабка.
— А может, бог-то нынче на сторону немцев стал? — спрашивает Витя, который входит в стодолу через распахнутые со стороны поля ворота.
— Не богохульствуй, ты еще несовершеннолетний! — одергивает его отец.
— Так ведь мыши не от бога, а от немцев идут! — не сдается Витя. — Войт сказывал, что «вервольф» повзрывал все плотины на реке, вот мыши и пришли сюда со всех залитых земель.
— Не будет нам жизни без кота, — говорит Марыня, входя с маленьким Павликом на руках. — Глянь, что в саду делается: мыши по деревьям не хуже муравьев бегают…
— Завтра в городе большой базар. Езжай-ка, Витя, и чтоб без кота не возвращался! — решает Казик.
— А дадут мне кота без бумаги? — сомневается Витя.
— Какая тебе еще бумага нужна! Вон, возьмешь два мешка зерна и выменяешь кота…
— Так это на барахолке… — разочарованно тянет Витя, — а я думал, в ЮНРРУ надо идти, как Каргуль…
— Что — как Каргуль?! — встрепенулся Казик.
— Так ведь Каргуль заявление подал, и ему лошадь американскую приделили. Завтра выбирать идет…
— Ну, нахал так нахал! Брата моего в Америку загнал, а теперь еще от них лошадь получает! Ни стыда, ни совести…
Казик с ненавистью смотрит на соседа, который как раз вышел во двор и начал возиться со сбруей.
Витя пробирается через толпу на барахолке, ведя за руль велосипед, через раму которого переброшены два мешка с зерном.
Вокруг магистрата, на котором висит бело-красный флаг и вывеска «Уездное управление», сосредоточилась вся торговая жизнь городка и окрестностей. Вереница людей, одетых кто во что горазд, медленно движется мимо «походных магазинов», то есть попросту распахнутых чемоданов, над которыми стоят их владельцы-торгаши, приезжающие на западные земли из центральной Польши, чтобы менять здесь продукты на вещи, которые достались переселенцам вместе с брошенными немцами домами.
В картонных и фанерных чемоданах стоят банки с маслом и медом, поблескивают жиром бруски сала, вьются темными змеями колбасные круги. Там и сям можно увидеть и «катанку» — особую колбасу, приготовленную из каши, жира и крови. Все это продается небольшими порциями, подготовленными для обмена. Известно ведь, что за костюм положено отдать брусок сала, за ковер — банку масла, а вот за часы с кукушкой можно получить только пакетик сахару.
Повсюду здесь царит торговый азарт. Мужчины с туго набитыми мешками, завидев такой же мешок у другого, подходят: «Махнемся не глядя?» Минута колебаний, пробное ощупывание мешка и наконец: «Даешь!» Мешки переходят из рук в руки, и владельцы их лихорадочно бросаются проверять, что они приобрели и что потеряли…
Пока Витя глазеет на плакат, медленно читая: «Возвращенные земли — твоя Родина и Будущее!» — кто-то, потрогав его мешки, предлагает: