— Махнемся?
— А есть у вас кот? — интересуется Витя.
— Десять дамских платьев и лакировки! — хрипит бородатый оборванец и, видя, что Витя отрицательно машет головой, уходит.
Наконец Витя находит кота: он сидит возле одного из чемоданов в старинной позолоченной клетке для канарейки, злой, взъерошенный, словно униженный этим «птичьим положением». Витя ставит свой велосипед возле кошачьего хозяина,
— От немцев остался?
— Да ты что, пан! Я его с самой центральной Польши вез!
— А ловит он?
— По пятьдесят мышей жрет! Где твой дом, далеко?
— У меня велосипед с собой, довезу.
— Что велосипед! Без денег нечего кота торговать, кот денег стоит!
— Так ведь я два мешка пшеницы отдаю! Каждый по пятьсот злотых стоит!
— Это дело другое. Давай оба мешка и велосипед впридачу. Ну, ну, — хлопает он по плечу Витю, видя его колебания, — велосипед тебе от немцев остался, а я-то кота с самой центральной Польши вез!
Витя видит в толпе Ядьку, за которой плетется Кекешко. Клетка с котом мешает Вите догнать их — не так-то легко продираться вперед, когда заняты руки. Все же он следует за соседями, стараясь не потерять их из виду. Добравшись до конца рынка, он оказывается перед большим огороженным плацем, вокруг которого кольцом стоят люди. Они с увлечением разглядывают что-то.
Подойдя ближе, Витя видит «корраль», в котором стоят несколько лошадей. Прямо перед ним, за столом, покрытым красным сукном, спинами к нему восседает оценочная комиссия. Каждый хозяин, выбрав лошадь, ведет ее к столу комиссии — там устанавливают цену лошади и хозяин подписывает бумаги.
Витя рассматривает лошадей. Среди них есть всякие: тяжелые першероны, исхудалые и измученные жизнью мерины, маленькие подвижные кобылки. Большая часть лошадей стоит уже в стороне — они оценены и оплачены.
Войт, бывший военный, оставшийся после демобилизации на западных землях, ведет на длинном поводу выбранного им коня бельгийской породы. Публика обменивается замечаниями, пытается угадать цену, какую комиссия назначит коню. Витя, однако, следит только за одной лошадью. Это — огненной масти жеребец с роскошной гривой, который никак не дает поймать себя: едва кто-нибудь приближается к нему, жеребец с громким ржаньем встает на дыбы и отскакивает в сторону… Остальные лошади покорно позволяют надеть на себя узду, хотя и стоят свободно.
Один из гоняющихся за жеребцом мужчин оборачивается. Витя узнает в нем Каргуля. И в ту же минуту жеребец, загнанный в самый угол «корраля», толкает Каргуля грудью, опрокидывает его и скачет прочь. Свободный и прекрасный, он несется вдоль плаца. Толпа в ужасе расступается перед ним. Кекешко и Ядя тоже бегут в сторону.
— Эта ЮНРРА ихняя знает, что у нас дикий запад, вот и шлет нам диких лошадей… — говорит кто-то позади Вити.
— Такого работать не загонишь…
— Ничего, ему только разок шею согнуть, а после — хоть лед на речке паши на нем!
Витя напряженно следит за Каргулем. Тот снова ухватился за уздечку; секунда — и над ним сверкнули лошадиные зубы, мелькнули в воздухе копыта — конь помчался по плацу, волоча за собой по пыли Каргуля, вцепившегося в уздечку… Слышен вопль Ядьки, крики перепуганной толпы. При виде мчащегося прямо на нее бешеного мустанга комиссия разбегается во все стороны. У самого стола конь останавливается, налегает на него грудью и, подумав с минуту опрокидывает в грязь: летят в воздух бумаги, чернильный прибор падает на землю… Конь с удивлением взирает на судей из комиссии: спасаясь бегством, они дружно, как по команде, перелезают через ограду, выпятив в его сторону зады. Слышен громкий смех толпы.
Витя не спускает с лошади восхищенного взгляда: прекрасная голова гордо поднята, грива развевается по ветру, ноздри нервно вздрагивают, словно животное предчувствует конец своей свободе.
На противоположном конце плаца тяжело поднимается с земли Каргуль. Кекешко заботливо стряхивает с него пыль и грязь. Каргуль, однако, раздраженно отталкивает его.
— И на что вам эта бешеная коняга? Взяли бы вон того… — указывает Кекешко на стоящего неподалеку спокойного и печального мерина.
— Лучше поди его уговори, чем ко мне с советами лезть! — Каргуль тычет в сторону ржущего жеребца, который снова совершает победный круг, волоча за собой уздечку.
Кекешко растерянно смотрит на жеребца, потом на мерина и, наконец, переводит взгляд на Ядьку, словно ожидая, что она скажет.
— Я за ним не стану навоз убирать, — говорит Ядька, презрительно оглядывая унылого мерина.