Стол управления являлся чуть ли не единственной вещью, без которой не обходился ни один начальственный кабинет всех организаций. Будучи главным компьютером, он распоряжался всеми конторскими технологическими процессами от включения света и открывания дверей до порою угнетения и подчинения самих рабочих. Когда мы вошли, мужчина вносил какие-то заметки, водя пальцем по столу. Взаимодействовать со столом можно было вербально и даже на уровне мозговых импульсов, мужчина же почему-то предпочитал этот устаревший метод.
– Благодарю, Андрей, – кивнул он Дрону. – Снимите с нашего гостя энергетическую муфту и можете идти.
Мой провожатый безропотно подчинился: повернул кольца на моих руках, а когда энергобарьер угас, забрал их и удалился так тихо, что я не услышал и звука притворенной двери.
Бородач вновь что-то черкнул. Напротив него с другой стороны стола возникло еще одно кресло. То есть это был всего только образ кресла, но вполне осязаемый.
– Прошу вас, присаживайтесь, – любезно предложил мужчина.
Я осторожно приблизился, снял рюкзак и сел, держа рюкзак на коленях.
– Меня зовут Федор Иванович, – заискивающе продолжал он. – А вас?
– Александр, – буркнул я. Но собеседник продолжал так любовно на меня смотреть, что мое недовольство отступило, – очевидно, он имел высокий показатель привлекательности. – «Иванович» – это что значит?
– Это отчество: производное от имени моего отца.
– У вас был отец? – удивился я. – Биологический отец?
– Именно.
Родителей людям давно заменили компьютеры. Они выстраивали цепочки генов и растили плод. Наше детство проходило в анабиозе, на свет из капсул мы выходили уже взрослыми. Базовая версия 1.0 для всех homo cybernetic terra была одинаковой: те же знания, навыки и умения, даже запас лексикона от рождения у нас был одинаков. Но наши системы обладали способностью обучаться, одни набирались ума, другие глупости. Естественное же развитие человека считалось извращением и мазохизмом в первую очередь для женщины, которая если не для самоистязания, то разве из любопытства желала выносить ребенка. А ведь потом его еще нужно было растить, то есть собирать систему вручную, без школ, сверстников и семьи – ничего этого давно не осталось. Учитывая, какой тонкой является настройка системы человека, многие родители с этой задачей не справлялись. Тогда и появлялись индивиды с нестабильными или поврежденными, как у вояки Андрея, системами.
– А каково это – быть ребенком? – спросил я.
– О, это чудесно! Детство дороже всей оставшейся жизни. И мне непонятно, как человечество от него сознательно отказалось.
– По соображениям разума, конечно же. Мы ведь не примитивные homo sapiens, чтобы прислушиваться к сердцу.
– Правда? – Федор Иванович наклонился ко мне. – Можете ли вы со всей присущей серьезности вопроса ответственностью утверждать, что никогда не поступались доводами разума?
Я вспомнил две тысячи «Гаражей» и бессмысленно растраченные десятки тысяч эксманов.
– Теперь я стараюсь поступать разумно. В моей жизни появилась цель, и каждый мой шаг подчинен ее осуществлению.
Федор Иванович сразу заинтересовался.
– Цель – в наши дни большая редкость. Можете ее озвучить? Мне даже тяжело представить, какие сейчас цели ставят перед собой люди.
– Я хочу улететь на Марс.
Он дважды быстро моргнул, потом глаза его остекленели. Я подумал, что произошел редкий системный сбой, в простонародье именуемый глуховатостью.
– Улететь на Марс, – завороженно повторил он. – Это высокая цель. Неисповедимыми расчетами вселенского компьютера эту цель преследует и наша организация.
– Гм, – удивительное совпадение я встретил меньшим количеством слов. После знакомства с Гарольдом подобное развитие событий казалось естественным.
– Да, – согласился Федор. – Это поразительно.
– Вы строите космодром? – на всякий случай уточнил я.
– Да.
– А среди вас есть человек по имени Гарольд?
Тут я понял, что допустил ошибку. Здесь не было Гарольда, но определенную известность он имел. Лицо Федора Ивановича утратило былую доброжелательность. Его рука ненавязчиво двинулась по столу, но уже через мгновение замерла. За это мгновение он успел обдумать многое. Я же усомнился: а было ли неудовольствие, или оно мне только почудилось? Быстродействие собеседника ошеломляло.