Через полчаса, когда на улице окончательно рассвело, эс-Шетте уже находился в госпитале под наблюдением врачей с диагнозами: перелом челюсти, сотрясение мозга, а также средней тяжести психотравма — в последней, в отличие от первых двух, был виноват не Тхорн.
— Он вышел от меня здоровым тогда, я специально диагностировал напоследок. Я вышвыривал его с корабля изрядно избитым, но не травмированным психически, — было первое, что сказал Тхорн, когда врач поставил диагноз. Эс-Шетте, пристёгнутый к кровати наручниками, подвывал и пытался что-то промычать врачу, но сломанная челюсть его не слушалась, и его глаза, сосредоточенные лишь на своём личном враге, наполнились ужасом и ненавистью.
Дейке кивнул, отворачиваясь, чтобы не смотреть на этого жалкого человека:
— Я знаю. Ты бы так не поступил.
Проинструктировав врача на предмет того, что Скертис находится под арестом за серьёзное преступление и потому отпускать его не следует, они покинули палату и, не спеша, побрели к «Чёрной звезде». Торопиться было определенно некуда. Сканирование восстановило почти все события, но только вытащить Асхелеку всё равно они сейчас не могли.
— Ты настоящий друг. Только настоящий друг может сказать «ты бы так не поступил» после того, как на его глазах совершено опасное преступление, — без какого-либо выражения в голосе констатировал Тхорн, пока они шли.
Капитан поднял голову, с тревогой реагируя на эти слова. Настроение Тхорна было настолько скверным, что эта попытка шутить больше напугала его и ни капли не рассмешила. У него зарождалось серьёзное подозрение, что командир вот-вот совершит на его глазах нечто ещё более безумное, чем незаконное избиение гражданского, пусть и преступника. Хотя безумнее уже вроде и некуда.
— Может, ты расскажешь мне, что было на скане Скертиса? — негромко напомнил Дейке. Но Тхорн, казалось, даже не услышал его.
— Какого ж рожна у него крыша-то съехала, — задумчиво пробурчал он себе под нос, потирая свой кулак.
Асхелека.
Самое главное она поняла к вечеру, хотя это должно было быть очевидным с самого начала. Но её сознание оказалось таким зашоренным, что даже предположить такое оно отказывалось.
Но вечером, когда сели ужинать, шаггитеррианка прямо посмотрела на неё — ей, видимо, просто надоела эта игра. И тогда в неё проникли эмоции женщины — нетерпение, любопытство и ещё что-то непонятное, смешанное в клубок.
— Как ты на Горре оказалась? — спросила шаггитеррианка, настолько четко и ясно выговаривая все слова, что Асхелека, во-первых, поняла смысл всего предложения с первого раза, а в следующую секунду поняла то, главное. В этой хижине она была не единственной умственно полноценной шаггитеррианкой. Их было трое. Умный, пронзительный взгляд старшей шаггитеррианки не оставлял в том ни малейших сомнений. Как и любопытные, цепкие глаза младшей, уже не притворяющейся дурочкой, как целый день до этого.
Весь день они не разговаривались с ней, ограничиваясь невнятными фразами, дерганьем за рукав и кивками головы. Лишь когда они переглядывались между собой, закрадывалось сомнение. Но она всё не могла поверить. И вот они сами раскрылись, стоило Асхелеке дать понять, что их речь ей знакома.
— Мой отец горианец, — ответила она прямо, опуская глаза от неловкости. Неудобство ей внушал тот факт, что она целый день относилась к ним, как к полоумным, активно жестикулируя и произнося слова по слогам, чтобы поняли. Например, когда просила воды и еды и пыталась выяснить, что произошло утром. Но пожилая шаггитеррианка исправно делала вид, что это нормально и что она не понимает вопросов об утренних событиях. Асхелека почти отчаялась, полагая, что её шаггитеррианский неразборчив. Но это было не так. С первой же фразы она поняла, что почти всё может понимать и говорить — хоть и с трудом, запинаясь, подбирая слова, но может.
— Неужели? — с каким-то холодным, неприятным оттенком в голосе осведомилась младшая шаггитеррианка, но под суровым взглядом матери осеклась. В груди Асхелеки разлилось внезапное тепло. Эта женщина уже не в первый раз за день защищала её, и это вызывало инстинктивную симпатию. Она осторожно прощупывала их эмоции. Младшая — так и есть — не питала к ней дружелюбия. Старшая же, наоборот, всеми силами демонстрировала расположение.
— Вы мать и дочь? — уточнила она после паузы.
— Да, конечно, — кивнула её пожилая собеседница, правда, немного поспешно. А затем быстро представилась:
— Атиссан. А ее имя — Шексан.
— Мы на севере, — вырвалось у Асхелеки, вспомнившей то немногое, что знала о шаггитеррианцах — в частности, об их именах. К северу многие имена заканчивались на «ан», к югу — на «лем». Запад центрального материка Шаггитерры, где они находились, практически не заселён из-за плохого климата. На Востоке обитали в основном кочевые племена — там её матери точно нет. Юг или Север. Если бы она только знала своё настоящее имя… но отец переименовал её по прилете на Горру, и она забыла. Если бы только вспомнить… ей казалось, что это вот-вот произойдёт, но имя ускользало. А мамино было ей так же неизвестно — мама всегда была просто «мама». «Моумо» по-шаггитерриански.