Боже, как я раньше была не права. Думала, у меня проблемы, Ан нет, это были житейские трудности. Вот она, проблема! Я осмотрела капсулу, насколько мне позволяли ремни безопасности. Еды нет, впрочем, как и воды. Кислород тоже не безграничен и его дай бог на пару суток, а затем все — смерть. Вот и пожила Майорова Яна на белом свете, мир повидала, себя показала. Я не паниковала, помнила, что от паники учащается сердцебиение и, соответсвенно, кислород расходуется больше. Черный юмор заставлял даже усмехаться своим мыслям.
Если останусь жива, буду жить на полную катушку. Никаких оглядок на мнение общества, на то, что скажут люди. Тем более, насколько я понимаю, здесь из людей были только мы: я да Маша с Дашей. Хотелось расплакаться, выплеснуть свое отчаяние в надежде, что станет легче, но не могу. Отец всегда говорил, что слезами горю не поможешь. Вспомнила отца и брата. Отец военный, и мы часто переезжали по гарнизонам и частям. В одном из таких гарнизонов мама и заболела, наверно, она долго чувствовала себя неважно, но молчала. Чтобы папа не беспокоился и не переживал, чтобы нас не пугать. Когда у мамы поднялась температура, отец был на суточном дежурстве, и мы с братом запаниковали. Он побежал к отцу, но его не отпустили домой, просто было некем заменить. Он пришел утром, когда мама уже бредила. Пока нашли машину, пока подписали рапорт на то, чтобы покинуть часть. Она, к слову, была какая-то секретная. Я до сих пор не знаю, что это было за место. Нас оставили дома, но я уже тогда понимала, что все. Мама домой не приедет. Брат ругал меня. Но что возьмешь с пятилетней малявки? Но она не вернулась. Сперва реанимация, кома и все. Отец приехал домой через неделю постаревшим на десять лет. И мы стали жить втроем. Девятилетний брат, пятилетняя я и тридцатилетний отец. Мы еще год прожили в этом гарнизоне, и как только у отца представилась возможность переехать в большой город, мы уехали.
Отец решил посвятить себя нам с братом и больше не женился. Оглядываясь назад, я понимаю, что он же был еще так молод и мог бы устроить свою личную жизнь, но не стал. Как-то он сказал, что побоялся, что женщина, которую он мог привести в дом, могла бы плохо относиться к нам с братом. И потому не стал. Хотя, скорее всего, какие-то гостевые отношения у него, наверно, были.
Да, я вспоминала отца и свою жизнь до этого всего, чтобы не бояться. Да, мне было страшно до икоты, до мушек перед глазами. А может, это уже кислород начал заканчиваться. Я не знаю, сколько времени прошло. Может, пять часов. А может, десять. Время тянется как резина, и я постепенно задремала.
Пришла в себя оттого, что капсулу встряхнуло. Было темно, хоть глаз выколи. Снова меня встряхнуло, и с легким характерным шипением дверь капсулы открылась. Мне в глаза ударил яркий свет, ослепивший меня. Следом в лицо мне ударила струя удушающего приторного запаха, и я поняла, что теряю сознание. Меня усыпили.
Глава 3
Кому здесь не везет? А не везет Майоровой Яне!
Ну вот как? Как можно из одного плена угодить в другой? На такое способна только я.
Сейчас я оказалась в компании двух жабенышей, которые меня и спасли. Я снова пристегнута к кушетке. Из меня торчат датчики, а приборы противно попискивают.
Супер. Класс!
Мне на виски приклеены какие-то проводки, и тянутся они к какому-то аппарату. А один из гуманоидов пытается показать мне жестами, что надо спать, но я упорно сопротивляюсь. Просто из вредности. Не договорившись со мной по-хорошему, они просто вкололи мне снотворное. Меня вырубает и прихожу я в себя уже лежа на постели. Ощущение, словно я сейчас сексом занималась. Тянет низ живота и в теле непонятная истома. Оглядываюсь, не понимая, где я и что происходит, как в какой-то момент одна из стен отъезжает в сторону и в комнату входят люди. Вернее, я так подумала, что это люди. Поняла свою ошибку лишь спустя пару минут, когда разглядела у одного из них хвост с пушистой кисточкой на конце. В голове всплывают какие-то фантомные воспоминания, словно я на этой постели с тремя такими же хвостатыми развлекалась, да так, что теперь все тело ноет. Хвостатый осмотрел меня, и на лице появилась маска раздражения и досады.
— Это не она! — он обратился к такому же, как и он, гуманоиду, только помоложе. — Слышишь, Максус, это не она! — и он зло посмотрел на того, кого назвал Максус. А я сижу на постели, испуганно озираясь, старательно пряча свои телеса в простынь, хотя они не заинтересовали этих двоих. С таким безразличием на меня не смотрели даже врачи на медкомиссии, словно я и не девушка даже, а нечто бесполое. Даже обидно стало, но совсем немного. А еще меня заинтересовало, что я понимаю, что мужчины говорят на иностранном языке, но я его понимаю. Я даже попробовала на нем что-то произнести.