Первые шаги всегда тяжки. Вспоминая все‑таки свое начало, не могу укорить старших, в чьих руках находились наши судьбы. Скорее удивляюсь их вниманию, терпению.
В 1900 г., студентом Горного института[21], послал я довольно большую рукопись свою Н. К. Михайловскому (вместе с Короленко редактировал он журнал «Русское Богатство»)[22]. Спустя некое время разузнал о приемных его часах, отправился к нему.
В большой, очень светлой комнате петербургской квартиры около Литейной, за огромным столом посредине, заваленным книгами и рукописями — книг было множество и на полках по стенам, — сидел маленький человек с гривой седых волос на голове, умным и скорее приятным лицом. Совершенно неизвестного ему юношу принял очень любезно.
— Рукопись? Да, прочел. Думаю, напечатаем. Но должен послать в Полтаву, Владимиру Галактионовичу. Мы оба читаем.
Не помню, что говорил еще Михайловский. Сам я не мог никакого слова произнести: тот, кто знает, что такое девятнадцать лет, поймет.
Однако навсегда запомнилось, как Михайловский поднялся (и тут ясно стало, что вся сила его в голове и седых кудрях, — голова над столом возвышалась совсем немного), протянул руку довольно величественно:
— Молодой человек, благословляю вас на литературный путь!
Можно ли было после этого «продолжать» сопротивление материалов, кристаллографию? — Я все бросил и уехал в Москву к родителям.
Владимир Галактионович Короленко жил в это время в Полтаве, был чистейший и простодушный автор, к людям обращен благожелательно. Бывают такие природно–добрые натуры. Обо мне понятия не имел. Но вот не только внимательно прочитал, но и ответил подробным, приветливым и сочувственным письмом, отклонив, однако же, начисто эту вещь для «Русского Богатства»: в чем был и прав, разумеется.
Но остановить меня было уж невозможно. Я и мучился, и еще пробовал, в Москве, тоже неудачно. Все это было для меня важнейшее, самое в жизни первое. Добрался до Чехова, писаний моих и он не избежал. Это грех мой перед ним, зато он, и не подозревая, навсегда отложил во мне скромный, прекрасный свой облик, несколькими приветливыми словами поддержав в юном человеке веру в себя и упорство.
Эти трое: Михайловский, Короленко и Чехов — первые мои крестные, но практически бесполезные. Все гораздо меня старше! Нужен был более молодой, более сверстник.
В первых годах века издавалась в Москве газета «Курьер»[23]. «Русские Ведомости»[24] были солидней. Старые либеральные профессора, в сапогах с рыжими голенищами под штанами навыпуск, в крахмальных отложных воротничках, в июле надевавшие калоши, издавали их. Чернышевский переулок близ Большой Никитской, «Русские Ведомости» — официоз интеллигенции русской!
— Нет–с, это в «Русских Ведомостях» напечатано!
Значит, уж верно. Если в «Русских Ведомостях»…
«Курьер» был моложе, левей и задиристей. Помещался тоже в переулке, но подальше, чуть ли не в Трехпрудном, в доме Мамонтовской типографии. И пейзаж его вовсе иной.
Старых, весьма порядочных и весьма самоуверенных про фессоров, находившихся «на посту», «честно мысливших», умеренно осуждавших «реакцию, которая подымает голову», здесь не было. Возглавлял «Курьер» Яков Александрович Фейгин[25], хроменький, умный и спокойный. В сером пиджачке, но более европейского вида, иногда с цветочком в петлице, сидел он в небольшой, светлой комнате дома Мамонтовской типографии, читал рукописи, корректуры, ходил с палочкой, сильно прихрамывая, и довольно‑таки бесшумно управлял своим заведением, где верным ему помощником был Новик[26], секретарь редакции, — царство ему небесное — скончался он уже здесь, в эмиграции. Очень обходительный и приятный человек.
А сотрудники пестрые. Вероятно, не так легко было Якову Александровичу находить среднее–пропорциональное между, скажем, Иваном Буниным и критиком Шулятиковым[27], яростным марксистом, стремившимся обратить «Курьер» в боевой орган. Критик же он был странный: например, укорял Тютчева за то, что иной раз он восхваляет день, иной раз ночь (так что нельзя обнять, «за кого» он).
Сам Шулятиков, которого я никогда не видал, но о нем слышал только, тоже не совсем был последователен: с одной стороны, марксист, с другой, — пьяница. И совсем в русском духе, напивался так, что засыпал на столе в редакционной комнате. А другой марксист, Петр Семеныч Коган[28], в ином роде, европейском: худенький, с копной черных, в завитке, волос, в высоких белых воротничках, образованный и культурный. Читал историю литературы на Педагогических Женских курсах. Когда садился на кафедру, курсисткам видна была снизу одна кудлатая его голова. Они прозвали его пуделем. Но уважали. И конечно, влюблялись.
22
23
ежедневная газета «политики, литературы и общественного движения», ярко выраженного радикально–демократического направления; выходила в Москве с ноября 1897 по сентябрь 1904 года.
24
газета либеральной интеллигенции; выходила в Москве ежедневно с 1863 по 1916 год; с 1905 года — орган правого крыла партии кадетов.
25
26
27
28