— А то.
— Не принимай.
— Холера ты. Не принимай. Или мы железные? Мой вот придет — на коленях от дверей ползет, плачет, божится, клянется, пойди не поверь. Чуточку сдашь, обнимет да погладит, и растаяла, потекла… Или мы не люди? Да провалитесь вы. Поверишь ему, а он еще трояк на полбанки тянет. На порог не пущу.
— И вы хороши. Чего скажешь: у Нюрки моей был парень, работящий, хозяйственный. Ушел в армию, а она без него скурвилась.
— Уходил, так ждать, поди, велел?
— Ждать.
— Пока вы служите, тут без вас сопленосые подростки в девок выправляются. Молодые, незахватанные. Так-то вы потом и поглядели на свою ровню. Жди вас.
— А вот и погляди, — горячо отвечал Степка, все больше ввязываясь в спор и не замечая в пылу, что разговор уже совсем переметнулся на него. — Мне может никого кроме ее не надо.
— Видишь, ты как. Может, надо, а может, нет. Ей-то как знать? А девке вообще ждать недосуг — у ней день короче.
— А и дьявол ты на разговорчики.
— Сызмали меж вас, мужиков, — обсобачилась. На-ко, примерь, Лара. Я все руки в прах исколола.
Хозяйка встала, повертела надетые на руки подшитые валеночки и, подойдя к кровати, склонилась над дочерью. Короткое платьишко клином вздернулось у ней сзади, высоко обнажив теплые упруго-крепкие и широко поставленные ноги. Степка жадно, сглотнув слюну, глядел на эти матово-теплые ноги, с красными насиженными рубцами поперек, и так близко думал о ней, что у него замутилось в голове.
— Выпадет снежок, а у тебя пимки готовы. Хорошо ведь? Не сердись на маму.
— Я не сержусь, мамочка. Я уже давно жду, чтоб ты подошла.
Девочка одной рукой прижимала валенки к своей груди, а другой обнимала мать за шею и целовала ее наугад то в висок, то в щеку. Степка вдруг вспомнил, что у него в кармане бушлата остался кусок колбасы, и подумал, что хорошо бы им угостить девочку.
Он вышел в прихожку, нашел в кармане кусок колбасы, обдул его от табаку, а сам все видел белизну хозяйкиных ног, круглых и ладных в икрах, плотных и литых под коленками.
Когда уж вернулся в комнатушку, только тут осознал хорошенько, что вместе с колбасой прихватил и бутылку вина.
— Вот это гостенек. Дай бог здоровья такому гостю.
Она проворно, не переставая улыбаться, сунула рядом с бутылкой два стакана, нарезала хлеба, выставила вареной картошки, достала с прибитого к стене шкафа две луковицы, ловко ободрала и четвертовала их. А сама то и дело перехватывала на себе прилипчивые взгляды Степки и, сознавая, что он глядит на нее, играла голосом.
— Нюрка-то накроет вот за бутылкой.
— А ты боишься?
— Не наблудила еще.
Степка тупым ножом обрезал закусанные концы колбасы и угостил ею Ларису. Девочка, взяв гостинец, быстро спряталась с ним под одеялом и затаилась там как мышонок.
— А что надо сказать, Ларочка?
— Спасибо — вот что, — крикнула девочка и засмеялась своим счастливым смехом, егозясь и умащиваясь в теплом уюте.
Степка налил вино по стаканам, и хозяйка, взяв свой стакан, шутливо сморщив нос, понюхала:
— За твою встречу, что ли?
— С кем?
— Не со мной же?
— Ты сядь, — попросил Степка. — На ногах только лошади пьют.
— А ты славный, видать, приветный. Надо с тобою посидеть.
— Мамка, не пей, — вдруг закричала девочка не своим, строгим голосом: — Вот заболит голова, так узнаешь.
— У, холера, под самую руку оговорила.
— Сама холера, — упрямо и с сердцем, как взрослая, возразила девочка.
— Вот поживи с такой. Видал?
— За здоровье дочери, — сказал Степка и опорожнил стакан, закинул голову, заливаясь краской. Хозяйка села к углу стола и своими мягкими коленями коснулась Степкиных колен. Его в жар бросило от этой неловкой близости, а она степенно, сосредоточенно отпила из своего стакана и, совсем не поморщившись, облизала губы. Только сейчас Степка заметил, что пологое переносье у хозяйки густо усеяно веснушками и подумал: «Все рыжие — падки на любовь». А хозяйка, совершенно уверенная в том, что он думает о ней, спросила?
— Обо мне ведь думаешь. Что придумал-то?
— А как тебя зовут?
— Зовут зовуткой, величают обуткой. Надюшей зовут.
— Надя?
— Для кого Надя, а для кого и Надюша.
— Я бы Надей стал звать. Я бы, Надя, — Степка сделал паузу. — Я внимание бы обратил на тебя, если бы не Нюрка…
— Нюрка же сестра.
— Ну какой лешак, сестра. Пошел бы я к сестре. Сама прибежала бы. Васька со мной приехал, сестры из десяти деревень съехались. А он сидит, как куль муки, — только и есть что ремнем перепоясан. Но я еще погляжу на нее, на Нюрку-то. Может, она тут совсем обтаскалась.