«Для вас со Степаном тряпки дороже человека. Оставайтесь уж с ними. Я знала, что ты никогда меня не понимал, а значит, и не любил. Не поехала я с тобой и правильно сделала».
«Приедешь, — самоуверенно рассуждал Николай. — Приедешь. Не приедешь, куплю тебе, Катенька, шубу с лисьим воротником, явлюсь в Столбовое сам и заберу тебя. А пока писать не стану. У меня тоже есть гордость. Сделаю выдержку. Вы, девчонки, народ такой: чем больше вам поклонов, тем больше у вас спеси. Помолчим пока».
VI
Бойко гоняет Николай Крюков по двору свой легкий на больших мягких колесах трактор. Только иногда падает в сердце дума о прошлом и взгрустнется парню: ведь прожитого всегда немного жаль. Там, в Столбовом, Крюков пахал землю: лишняя борозда — клин пшеницы. Хлеб! Год на год не приходится, но если посеял, все равно жди урожая. Что-то выйдет на круг. А что? Как праздника ждешь того дня, когда перевалишь межу поля и сделаешь на комбайне первый круг!
Здесь скучно: шины и шины. Катай их без конца и края. Мертвый груз.
Наступила весна. В городе она быстрехонько покончила со снегом и переулки окраин залила грязью. Вечерами дурманяще пахло землей, и запах этот томил, тревожил крестьянскую душу Крюкова. Вернувшись домой с работы, он брался за лопату и копал Лукерье Ивановне огород, копал с жадностью, обливаясь потом.
В один из таких вечеров он услышал за своей спиной восхищенный голос тетки:
— Вот гляди, Леночка, роет мой парень, что трактор. Не подступись. Чудеса в решете.
Николай воткнул лопату в землю, подул в распахнутый воротник рубашки на потную грудь, обернулся: по ту сторону редкого частокола стояла улыбающаяся Лукерья Ивановна, а рядом с нею — девушка, в безрукавом и коротком платье, натуго перетянутом в талии широким поясом. И платье, и волосы, схваченные приколками, и круглое лицо с мягко очерченным подбородком, — все в девушке ладно, красиво, кстати. Только было в этой красоте что-то выдержанно холодное, чужое. «Пустая вертушка», — неприязненно подумал Николай и вдруг заметил, что переносье и вершинки щек ее окроплены редкими, но крупными веснушками. «Хмы, — усмехнулся парень, — веснушки-то — сельская красота. А форсу — куда там. Я не я».
Она перехватила его внимательный взгляд, но ничуть не смутилась. На нас и не такие засматривались — вот что сказали ее немножко прищуренные глаза.
— Познакомься, Коля. Это Леночка — официантка из нашей столовой. Пришла навестить пенсионерку. Не забывают.
Подали друг другу руки, без слов еще раз переглянулись, и Николаю показалось, что на этот раз веснушки на девичьем лице улыбнулись чему-то. Разговора никакого не могло быть, потому что Николай все больше и больше потел, а Лена чувствовала себя неловко — острые каблучки ее туфель все оседали и оседали в землю. Она их вытаскивала, а они снова оседали.
Он, не ожидая, когда уйдут женщины, вернулся к воткнутой в грядку лопате и принялся копать. А вечером, собираясь спать, вспомнил Леночку и сам про себя, сейчас уже беззлобно, удивился: «Черт знает какой народ! Пойди вот определи, что она простая официантка».
Однажды в перерыв, пообедав в заводской столовой, Николай зашел в красный уголок цеха вулканизации, где рабочие на досуге играли в домино. На этот раз в помещении было людно, но тихо: тут шло собрание. Перед рабочими выступал начальник цеха, рослый грузин с тяжелым квадратным лицом. Крюков хотел было уйти, но что-то удержало его на пороге, и он прислушался.
— С себестоимостью работ, понимаете, у нас совсем плохо. Посмотрите, пожалуйста, сами, как шаг, так и ненужные расходы. Зачем мы, понимаете, перетаскиваем через весь двор сотни и тысячи шин из цеха в склад и обратно. Зачем? А совсем рядом пустует бывший угольный склад, где можно хранить резину. Зачем мы, понимаете, держим тракториста и платим ему? Не нужна нам эта единица. Или, пожалуйста, подготовительные работы…
Далее Крюков уже не мог слушать. Гордость мешала ему поднять глаза на людей: лишняя единица. Это, вроде, и кормишься ты, первостатейный тракторист, не своим, а чужим хлебом. Нет, Крюков, что-то уж больно дешево тебя оценили: единица да еще и лишняя. И тут вот, в самую неподходящую минуту, вспомнилась вдруг Катя, и так ему сделалось стыдно за себя, что он покраснел до слез в глазах.
Через две ступеньки на третью сбежал Николай вниз на улицу, завел свой трактор и погнал его к гаражу. Возле заводоуправления едва не подмял двух девчонок. Они с визгом бросились на клумбу. Оправившись от испуга, смеялись и грозили:
— Хулиган на колесах. Погоди вот…