— Ух ты, салага. Он за меня думает. Чем?
— Ну ведь надо что-то делать, а?
— То-то и оно-то, что надо.
— Давай я возьму шефство над квартирой твоей милой те…
Крюк не кончил, так как Петруха сильным пинком в поясницу едва не сбросил его с баржи. Генька задохнулся от испуга.
— Давай так, Петруха, — снова заговорил Крюк, когда оба успокоились, — тут на пристанском базаре есть продуктовый ларек, и из него не так уж трудно увести тысяч семь-восемь. Этого, правда, мало, но на первый случай хватит. На дорогу. А там поживем — увидим. Но надо уехать отсюда. Мильтоны не сегодня-завтра состряпают на меня дело. Приветик. Что ты молчишь? Трусишь, да? Ты верно говорил когда-то, что воровство — дело отчаянных.
— Пошел ты, — рявкнул Петруха и более спокойно добавил: — Зануда. — Потом долго молчал. Конопатое скуластое лицо его было темным и злым. Крюк глянул на него и признался себе, что смотреть на это лицо боязно.
— Вот что, Крюк, — сказал наконец Петруха. — Я тебе задолжал за жратву и все прочее. Деньги будут — отдам. За мной не пропадет. Воровать я с тобой не пойду. Понял? Да, не тянет. Встреч со мной не ищи. Надо будет — сам найду. Тоже понял?
— А куда же ты?
— Не твое дело.
Петруха по шатким сходням сошел на берег. Крюк, помешкав, побежал следом. Они поднялись в город и зашагали рядом: один узкоплечий, с длинными руками и на длинных полусогнутых ногах; другой сбит прочно, и в каждом движении — чуткая сила. На углу Садовой улицы и Главного проспекта Петруха остановился и, срезав Геньку решительным взглядом, отрубил:
— Ты, Крюк, отвяжись. Я твоего дыхания слышать не могу.
XVII
Давным-давно не встречались они. А ведь не так уж велик Карагай, встретились бы, наверно, и раньше, да Генька Крюк был в заключении.
Петруха забыл уже долговязого парня с расхлябанной походкой, как случай снова свел их. И произошло это в необычных условиях.
В десятом классе учеба у Петьки пошла совсем плохо. А когда вскрылась Кама и на берегах ее забурлила, захороводила шумная жизнь, он почти целиком отдал себя этой жизни. Сближаясь с пристанским людом, Петруха все ласковей грел мысль — бросить школу.
Начал он с того, что пропустил день, через день — еще день. А там пошло, и пропускам был потерян счет.
Как-то утром после многих прогулов он пошел в школу и по пути догнал своего одноклассника Горку Малых, прозванного ребятами Восклицательным знаком, очевидно, за то, что парень всегда восхищался, широко открывая рот и округляя глаза.
— О, Петруха! Откуда ты? Ты разве ничего не знаешь? Как же ты не знаешь? Вчера был педсовет, и тебя должны были исключить из школы.
— Дай слово.
— Да об этом все знают.
— Ну, что ж, плакать не станем. Пока, Восклицательный знак.
— Стой. Куда же ты?
Но Петруха уже шагал в противоположную сторону от школы.
Желая до конца стоять на своем, парень будто и готовил Зое Яковлевне провал в школе, но, когда это случилось, его охватило недоумение: а что же дальше? Куда теперь?
Размышляя, Петруха не заметил, как пришел на пристань и сел там на штабеля шифера.
В тот же день в Карагайском грузовом порту, у самого причала, затонула большегрузная баржа с тремя тракторами и трансформатором. Петруха, оказавшись на месте аварии, мигом забыл о своем горе. Он с увлечением принялся таскать к причалу бревна и тес для помоста, помогал пилить и приколачивать плахи. Когда поставили раму для блоков, без когтей залез по вертикальному столбу наверх, поднял туда на веревке трос и уложил его в полукруглых желобах блоков.
В Каме еще не спали паводковые воды. Взбаламученная река коловоротами и крутыми струями неслась в низовья, с журчанием лизала пенным языком смоленые бока барж и лодок, билась о железо обшивки катеров.
На пристани понимали, что затонувшие машины нужно поднять быстро — иначе река захватит их в крепкий плен движущегося песка.
Аварийная команда работала по горло в холодной воде, но это, казалось, только кипятило и будоражило людей. Ухая и ругаясь, они энергично отбивались от воды, обвязывая машины стальным тросом. Иногда они выскакивали на берег и, шлепая мокрой одеждой, с задорным кряканьем плясали возле костра, засыпая огонь тяжелыми брызгами.
— Поддай, Петруха! Дуй до горы, — кричали они, и парень бросал в костер новую охапку щепья разбитых ящиков и каких-то древесных обломков, залитых гудроном. Пламя металось, норовя лизнуть людей гибким языком.