— Володя! Ты никуда не пойдешь. Не пой-дешь! — Зина уцепилась за руку Молотилова и заставила его сесть рядом.
— У девчонки хороший нюх — слушай ее, — Петруха ненавистно поглядел на Владимира, схватил с крюка свой пиджак и шумно вышел из купе. Как только за ним закрылась дверь, Владимир вскочил и заговорил громко:
— Ты видела мерзавца? Теперь будешь знать его. Отступи я от него — он распоясался бы окончательно. Однако этого хама надо проучить. Надо проучить его. Я думаю, ты сходишь к начальнику штаба Виктору Покатилову и расскажешь ему о поведении Сторожева. Он же оскорбил тебя своими хулиганскими выходками. Варнак.
Зина было заупрямилась, но Владимир с обидным удивлением пожал плечами:
— Смотри. А я думал, у тебя есть гордость.
И Зина пошла.
— Едем покорять тайгу, а в своей семье не можем навести порядка, — жаловалась она начальнику штаба. На шум ее голоса из соседнего купе прибежала Ия Смородина и со злорадной улыбкой застрекотала:
— И что я говорила? А я это и говорила. Я знала наперед.
V
За окнами — просторы Урала. Дали раздвинулись, будто воздух здесь стал прозрачней и светлей. В долинах рек — леса, от насыпи до горизонта в синей дымке — леса, леса и леса.
Порой из-за деревьев, как любопытный ребенок, выбегал огонек, чтобы поглядеть на поезд, за ним еще два, три, десяток, и вдруг в половодье огней разметывался город.
К станции Богоявленской комсомольцы подъезжали утром. В вагоне суета, шум, сборы.
— Вот и приехали, — весело объявил кто-то.
— Боже мой, лесище-то — ужас, — вздохнул другой голос, девичий.
Поезд остановился на небольшой станции. Далеко вправо и влево от железнодорожных путей навалены горы бревен, брусьев, досок, горбыля, шпал, дров, кучами лежат обрезки, сучья. Над всем этим маячит долговязая рубленная из кругляка сторожевая вышка. Где-то за курганом свежих опилок пронзительно, как поросенок, схваченный за ухо, визжит дисковая пила, тарахтит движок и вперегонки цепко тяпают топоры.
Только-только распахнулись двери, как в вагон хлынул и заполнил его приторно-сладковатый запах древесного гнилья, смолы, несвеже разделанных огромных лесин.
Приехавшие шумно рассыпались по полустанку, тащили свои пожитки на деревянную площадку у станционного домика, привязанного нитями проводов к высокому столбу, на котором прибит наскоро написанный желтыми, с подтеками, буквами лозунг: «Привет вам, молодые лесорубы!»
Встречать новоселов привалили все жители пристанционного поселка. Был тут и директор Богоявленского леспромхоза Поликарп Фролович Кузовкин, грузный мужчина, с большим добрым лицом. Он чутко приникал к разговорам ребят, перехватывал их вопросы и отвечал им. Молодежью остался доволен. Щерился в одобрительной улыбке и говорил, обращаясь к мастеру молодежного участка Крутых:
— Вот таких мы и ждали. Гвардия. Верно, Тимофей Григорьевич? Теперь ваш лесоучасток должен быть по всем статьям передовым. Так, что ли, мастер?
— Говорю, что голой рукой участок не тронь сейчас, — в тон директору отвечал Крутых и, сдернув с головы фуражку из черной кожи, старательно вытирал лысину застиранным платком. Глаза его нетерпеливо глядели в сторону сторожевой вышки, где на лежневке должны были появиться автомашины. Но там было пустынно.
— Что же с ними случилось, а, Поликарп Фролович? Неужто опять лежневка провалилась? Как вы сказали? Все может быть? И я то же говорю.
— Конечно. Эти таежные болота город засосут и поглотят. Ты пойди, Тимофей Григорьевич, в экспедиторскую — звони еще на участок.
— Слушаюсь, Поликарп Фролович, — быстро, по-медвежьи косолапя, Крутых укатился за штабеля неошкуренных бревен. Вернулся скоро и шумно объявил:
— Говорят, что идут. Давай, ребята, трогай к вышке, а там по машинам и — домой.
Солнце стояло уже высоко, и туман, запутавшийся в вересковых кустах на просеке, мягко розовел в солнечных лучах. Пригревало. Отошедшие с ночи комариные легионы яростно жгли лица и руки, прокусывали чулки на девушках и травили кожу беспрестанными уколами.
К диспетчерской, домишку с односкатной крышей, приткнувшемуся к длинным ногам вышки, подошло несколько грузовых автомашин. Владимир увидел их, схватил свой чемодан, гитару и бросился бежать, предупредив Зину:
— Ты двигай помаленьку, а я местечко у кабины займу: там меньше трясет. Надо думать, какая тут дорожка.
Он торопился. Громоздкий чемодан кривобочил его, сбивал на мелкий шаг.
Зина подняла свои вещи и пошла следом. Но через десяток шагов выдохлась. Пальцы рук онемели и сами по себе выпустили тяжелую ношу.