У Петрухи будто камень с сердца столкнули.
— Я что, я как все…
— А сейчас давай в склад за инструментом и спецовкой.
У бревенчатого сруба без окон, с новой тесовой крышей толпились ребята. Некоторые уже примеряли ватники, пробовали кулаки на мягкой одежде, гоготали.
На Петруху никто особого внимания не обратил — это понравилось ему. Стал в очередь.
Выдавали сапоги, ватники, плащи и топоры, тяжелые, тупые, с неотделанными топорищами.
Владимир Молотилов, стоявший впереди, повертел свой топор в руках и спросил кладовщика:
— Послушай, дорогой, а где же у этого топора острие? Не разберу что-то.
Петруха тоже не обрадовался виду инструмента, но, щелкнув несколько раз ногтем по смазанному металлу, громко воскликнул:
— Первый сорт топорики. Сталь!
Тут же в складе, ожидая своей очереди, стоял здешний лесоруб, пожилой мужчина с вислыми татарскими усами. Закрыв морщинистый лоб измятым козырьком зеленой форменной фуражки, он глядел на ребят, внимательно слушал их и иногда улыбался круглыми обветренными губами. Едва приметной усмешкой ответил он и на слова Молотилова, но, когда оценку топорам дал Сторожев, его глаза засветились:
— Ай, дока-парень, — похлопал он по плечу Петруху. — Молодец. В корень глядишь. Это не каждому дадено.
Он хитровато зыркнул на Молотилова и качнул головой.
В общежитии Владимир бросил свой топор под кровать и, взяв гитару, невесело спел:
— Кончай петь, — остановил его Петруха. — Пойдем топоры точить.
— Не пойду. У них тут для этого специалист должен быть.
— Его как, этого специалиста, к тебе пригласить?
— Туповат ты, Петруха, на шутки. Тебе бы не топор — язык подточить, ха-ха.
Ребята одобрительно рассмеялись, а Владимир, будто не заметив, небрежно брякнул по струнам своей гитары. Запел.
— Может, еще что-нибудь скажешь? — бледнея, спросил Петруха. И вплотную приблизился к Молотилову.
— Не надвигайся, — гневно бросил Молотилов: — Не надвигайся. Не испугаешь. Хочешь мстить за выступление, да? Коллективу мстишь. Раздавим!
— Подлая твоя душа. И всегда ты увильнешь за чужую спину. Сколько уж я тебя знаю, мерзавца.
— Оскорблять, да? Скажи спасибо, что тебя не выгнали…
Молотилов хотел встать, но Петруха, схватив его за ворот рубахи, рванул на себя и с силой оттолкнул на прежнее место. Парень вместе с гитарой тяжело грохнулся на пол по ту сторону кровати.
В бараке поднялся шум. А Петруха, взяв свой топор, вышел на улицу и закурил. В три затяжки сжег папиросу.
— Эй, парень! А ну, подсоби, милок.
На противоположной стороне узкой и глубокой промоины, у шаткого перехода из жердей, стоял тот лесоруб, с вислыми татарскими усами. На согнутой спине его лежал куль-пятерик с мукой. Одной рукой усатый держал мешок, а другой ворох покупок в грубой желтой бумаге.
— Тянет меня в прорву с этой поклажей: устал уж я, — признался он, когда Петруха перешел к нему. — Ты, парень, вот эту мелочь у меня возьми; тут соль, горох да пряники ребятенкам. А куль-то уж я сам…
Но Петруха бросил топор на землю, перехватил мешок посередке и перекинул к себе на плечо. Потом приказал:
— Возьми топор мой и указывай дорогу.
Они перебрались через промоину, и лесоруб оживился:
— Вот сюда, парень, налево. А теперь по лежневке. Тут рядом. Это баба меня нагрузила. Любит она у меня домопеченый хлеб, парень. И ребятишек к нему приучила. Тяжело? Сейчас уж пришли. Клади на пень. Все. Куда это ты с топором-то собрался? Точить? Понятно. Вон гляди туда, где просека-то положена. Видишь? Там, в ельнике, слесарка. В ней и наточишь свой топор. Вот так. А ты, видать, парень заботливый. Как же тебя зовут? Ага, Петр Никонович? Ловкое имя. А меня — Илья Васильевич Свяжин. Будем знакомы. Работаю я мотористом электропилы. Вот мой домок. Забегай как-нибудь вечерком: блинами хозяйка угостит тебя. Она любит гостей, баба-то моя. Забегай, Петр. Ну, крой, парень, а то слесарку-то на обед запрут: время к этому. До свиданьица.
Приветливый моторист сунул Петрухе сухую, залощенную ладонь и быстро исчез за тесовой калиткой, оставив в памяти Сторожева торопливый добрый говорок.
На обратном пути там, где тропа из слесарки пересекает лежневку, Петруха встретил Зину Полянкину. На ней — темно-синее платье с широким поясом, застегнутым на большую пряжку из кости, легкая косынка на пушистых волосах. Посмотрела Зина на парня грустным взглядом и, будто незнакомцу, уступила дорогу.