— Уйду я обратно в сучкорубы.
— Это почему?
— Там, значит, мое место. Берите себе другого.
— Ах ты, крапивная кострика. Обиделся на мою критику. Ты думал, я тебя хвалить стану. Рановато. Ты вон, как угорелый, мечешься по делянке с кабелем — это, по-твоему, правильно, да? Это плохо, парень. Вот я тебя и критикую. А что? Ты разве от нее, от критики-то, застрахован? Нет. Ты слушай да мотай на ус. «Уйду в сучкорубы» — испугал. Ну, чего, Федул, губы надул? Не охота учиться?
— Ладно, попробую, — пообещал Петруха.
Свяжин, чтобы не запачкать усы сосновой смолью, налипшей на руки, пригладил их рукавом своего серенького пиджачка, подобрел:
— Вот это другое дело. Это ты ладно судишь, парень. Учись — может, сам мотористом будешь. С уменьем любое дело обработать можно. Я вижу: толку в тебе хватит.
Теперь на работу в делянку Петруха ходил вместе со Свяжиным.
Илья Васильевич споро шагал по лесной дороге, неугомонными глазами приглядывался к завалам, по-хозяйски заботился:
— Обновлять надо лес, и скорее. Несметные богатства погибают. Работы шире развертывать. Нам поторапливаться, должно быть, пора.
Отмахиваясь веткой папоротника от борзого по утру комарья, Свяжин с удовлетворением сообщил:
— Вчера мы с тобой, парень, дали сто девять процентов. Каково? То-то и есть, что толково. Надо еще лучше. Вот ты тянешь за мной кабель и смотри, как его лучше положить, чтобы не перетаскивать весь от дерева к дереву. Взял я, скажем, гриву шириной в десять метров — значит, посередке гривы ты должен его уложить.
— Лес-то — не футбольное поле, отмерил середину, да и крой себе прямехонько.
Свяжин насупил бесцветные брови, затянулся цигаркой, назидательно возразил:
— Лес, конечно, не поле, а ты-то должен соображать своим чердаком? Должен. Вот и маракуй, где как. Попались, скажем опять же, на пути кусты или завал ни на есть какой — подумай, где выгодней обойти его. Обхитрить надо.
Свяжин бросает в мокрую колею дороги окурок и неторопливо продолжает:
— В нашем лесном деле надо завсегда силы беречь, и будешь ты работник что надо на целый день.
Сам он, выполняя эту заповедь, не делал лишних движений. Пила в его черных узловатых руках казалась легкой, стволы деревьев подрезала быстро, выбрасывая из распила стремительно упругую струю золотых и пахучих опилок.
Петруха всего себя подчинял работе, стремился угадать дальнейший путь Свяжина и вовремя перенести кабель, в нужную минуту подрубить или толкнуть подпиленное дерево.
— Молодец, Петр Никонович. Молодец, — подбадривал Свяжин своего помощника и играл, увлеченно играл пилою.
Во время обеденного перерыва, когда привозили суп, кашу и молоко, когда стихал в лесу рокот движка, лесорубы сходились к походной кухне.
Перед тем как отправиться обедать, Свяжин взыскательно осматривал свою пилу, смазывал ее. Оставался с ним и Сторожев, помогал. По пути на стан оба проходили по тому участку, где придется работать после обеда.
— Оно так-то лучше, когда знаешь загодя, какое место впереди, — пояснил Илья Васильевич, — заяц и тот по торному следу бойчее бежит. Вот так, парень. А теперь — за ложку.
— Глядите, и этот стал опаздывать на обед, — с добродушным смехом показывали ребята на Петруху. — Тоже, работяга. Сегодня уж ты, Сторожев, опоздал — завтра пообедаешь. Ха-ха.
А Фаина Павловна, возившая на делянку обеды, всегда встречала Илью Васильевича уважительной улыбкой, быстро наливала две полные миски супу и несла их Свяжину и Петрухе.
Тихо и уютно в лесу. Петруха чувствовал себя добрым гостем здесь, за смолевым пнем. Все, что подавалось к «столу», казалось необыкновенно вкусным. За обедом как рукой снимало усталость, и мускулы наливались новой силой.
Ребята, отобедав, обычно затевали возню. Они схватывались бороться — не разберешь, кто с кем — и с веселым рычанием валили друг друга на хрупкий хворост. Летели по сторонам фуражки, трещала одежда, и весь лес смеялся задорно, весело.
— Охота и тебе, парень? — подмигивая, спрашивал у Петрухи Илья Васильевич и, не дожидаясь ответа, стремился развеять его желания:
— Молодо-зелено: кровь кипит. А того не поймут, сорванцы, что силы-то надо сберечь для работы. Вот ужо вечером — тут давай. Вон с тем, например, с долгим-то, я бы и то управился, едрена корень. Уж больно он жидок. Не зря он сторонки держится.
Свяжин щурился на ребят и не спеша доставал из кармана кисет. Его твердые, неразгибающиеся пальцы ловко крутили цигарку.
— Папироску? Нет-нет, Петр Никонович. Это в лесу так, пустая затея. Папиросным-то дымом, парень, комара не отгонишь. И тебе советую: заведи кисет. Дешево и сердито. С кисетом ты можешь считаться настоящим лесорубом.