– Переезжаем через Оку, – сообщил сосед, феодосиец Николай Петрович. Я успел познакомиться с этим разговорчивым, как и большинство жителей курортных городов, стариком. Он пенсионер, гостил у брата в Москве. Второй попутчицей была женщина средних лет, швея одной из столичных фабрик. Она ехала в ялтинский санаторий лечить астму.
–Если доведется побывать в Феодосии, то непременно посетите музей Александра Грина и картинную галерею Ивана Айвазовского. В ней самое большое собрание полотен великого мариниста. А в Ялте – музей Антона Чехова, Ливадийский и Воронцовский дворцы, – советовал ей Николай Петрович. Потом, как всякий южанин, не без гордости, принялся расхваливать золотые пляжи.
Вскоре попутчики увлеклись игрою в карты, а я решил написать Наташе письмо. Положил на обложку книги чистый лист бумаги. Буквы прыгали, стремясь угнаться за мыслями. «Наташенька, прости, я тебя обидел. Но поверь, что и мне не легче, ибо мы связаны незримыми нитями. Я буду жить твоей и своею болью».
Я оторвал взгляд от бумаги. Поверит ли она, а может равнодушно прочитает это письмо, как хронику чувств неудачника. Ручка выводила: «Любовь проверяется временем и расстоянием. Мне всегда было хорошо рядом с тобой. Я не смогу тебя забыть и буду счастлив, если хоть эту радость ты оставишь мне». Старательно продолжал вверять бумаге свои чувства, завершив рукопись стихами:
Мне хотелось с тобой заблудиться
В белоствольном, чудесном лесу,
Где поют удивительно птицы
И березы на каждом шагу.
Монотонно стучали колеса на стыках, слегка раскачивался вагон. Дописал страницу и решил бросить письмо в почтовый ящик во время стоянки на ближайшей станции. Остановки были короткие, решил не рисковать.
Ощутив голод, зашел в вагон-ресторан. Лучи предзакатного солнца проникали в окна. Вина в бокалах искрились малиновым цветом, отсвет ложился на отполированную поверхность столиков, за которыми трапезничали мужчины и женщины.
Я заказал себе двести граммов Алиготе и бутерброды. Выпил и попросил еще, понимая, что хмель меня не берет. «А надо ли мне отправлять это письмо? Не расценить ли она его, как проявление слабости? Посмеется над наивностью деревенского хлопца и не сочтет обязательным дать ответ», – закрались в мое сознание сомнения. – Не надо торопиться. Все равно, рано или поздно я возвращусь в Подмосковье. Мне необходимо будет ее увидеть, пусть даже издалека.
Я приду в знакомый лес, к березам с изумрудными подвесками сережек, к соснам с терпким запахом хвои, которые запомнили нашу встречу. Только им поведаю о своей грусти и боли. Обниму белоствольные березки. Может, когда-нибудь Наташа пройдет мимо них и березки остановят ее шумом своей листвы. И у нее защемит сердце о дорогом и прекрасном. Она бережно прикоснется к березке и вспомнит».
Проплывали за окном в вечерних сумерках леса, а в оранжевом свете огней – поселки, станции и полустанки.
Откликались гудками встречные поезда. В моем сознании запечатлелся милый облик и затеплилась надежда. Я приоткрыл окно, ветер дохнул в лицо прохладой вечернего леса, запахами хвои и грибов.
* * *
Минуло двадцать лет. Однажды, перебирая старые, рассыпанные по блокнотам записи и письма, я нашел несколько Наташиных посланий и пожелтевшие листки с первыми отрывками незаконченной тогда лирической повести.
А вот это неотправленное письмо, на пожелтевшем от времени листке и вдохновило меня на завершение произведения, толи лирической повести, толи новеллы.
«Здравствуй, мой ангел, моя милая, солнечная Наташенька! Минуло столько лет, а я все не могу тебя позабыть. Все так свежо и ярко, словно мы расстались лишь вчера. Я отчетливо помню каждое твое слово, вижу черты твоего милого лица. Нет, я тебя не придумал. Действительно, после тебя я уже не смогу любить так искренне и сильно. Мне очень жаль, что в тот последний вечер на пустынном перроне так грустно расстались, до конца не разобравшись в своих чувствах и не объяснившись. Воспоминания о том вечере болью отзываются в моем сердце и никакое время неспособно излечить эту щемящую боль. Ибо самые первые, светлые и трепетные ощущения любви сопровождают человека всю жизнь. В радостные, да и в горькие минуты он постоянно возвращается в пору своей юности и молодости. Они очищают его душу от всего мелочного и пошлого, заставляют быть благородным и бескорыстным.
Грустно становится от осознания того, что живешь не так, как мог бы жить рядом с тобой. Первая неудача сломила, обожгла крылья, данные человеку для полета и вдохновения. Подобное происходит и со мной, когда мысли уводят в светлую очаровательную пору наших свиданий. Каждая встреча с тобой была исполнена красоты и таинства в сладком прикосновении губ, рук… Если бы ты знала, с каким нетерпением и надеждой я ждал этих встреч, окунаясь словно в золотой омут.