– Что вам мое сердце рассказало? – спросил Сашка, с интересом взирая на исчерченную пером осциллографа бумажную ленточку.
– Крепись, дружок, и готовься к операции, – дружелюбно произнес врач-кардиолог.
– Стараюсь, Григорий Иванович, – Сашкино лицо оживилось. – Курить совсем бросил. Может без операции обойдется?
– Нет, терапия должна уступить место хирургии.
Врач внимательно прослушал пациента и вышел из палаты.
– Ты, Саня, не унывай, – подал свой басовитый голос Дмитрий Герасимович. – Слышал ведь, что ученые изобрели искусственное сердце. Скоро люди вообще перестанут умирать. Запчасти для человеческого организма станут на конвейере выпускать, как для тракторов, комбайнов или других машин.
Он сделал паузу и продолжил:
– Вначале один африканский врач, а за ним и хирурги из других стран наловчились пересадку сердца делать от невольных доноров, пострадавших в авариях и не имеющих шансов выжить.
– Знаю. Но зачем мне чужое сердце, – вздохнул Барвин.
– Конечно, верно, чужое оно и есть чужое, может не прижиться из-за несовместимости, – согласился Дмитрий Герасимович. – Однако на что только не пойдешь ради сохранения жизни. Никто не спешит уходить туда, где, как сказал поэт «тишь и благодать», а тем более в молодые годы. Никто оттуда еще не возвратился, чтобы рассказать, что ждет?
– Вот ты, старина, – он обратился к дремлющему деду Митрофану. – Прожил много лет, ни один пуд соли с хлебом съел, что на это скажешь? Собираешься на погост или…
Старик спохватился, обвел всех сонным взглядом, стараясь понять о чем и о ком речь.
– Жить то хочешь, аксакал-саксаул? – с иронией сказал мужчина.
– А як же, уси житы бажают. У мэнэ онуки, та правнук, – улыбнулся щербатым ртом Митрофан и пригладил иссушенной с бледно-синими нитями вен рукой жидкие волосы. – Чекаю литку, щоб з правнуком Богданом на пасики пожыть. Дюже гарно, бжолы, мэд…
– И зачем существуют болезни, причиняющие людям страдания.
Это сказал Сашка. Я увидел печаль в его глазах. Всего неделя, как мы познакомились, а ощущение таково, что будто долгие годы знаем друг друга. Мне нравится его любовь к книгам. Он прочитал все, что удалось найти в небольшой больничной библиотеке. И теперь на его тумбочке лежит книга рассказов Александра Куприна.
Мы с ним в палате одни. Дед Митрофан спит, как сурок, а Дмитрий Герасимович ушел к Верочке за порцией инъекций или витаминами в жидком виде. Из процедурной доносится холодный металлический звон инструментов, приглушенные женский и мужской голоса.
– Ты читал «Гранатовый браслет»? – перехватив мой взгляд, спросил Барвин. Утвердительно киваю головой.
– Правда, здорово?! Вот это настоящая любовь, – с восторгом говорит он. – Такая, наверное, только в книгах бывает. Знаешь, я тоже пробовал писать, но с трудом дается. Может, Господь способностями, талантом не наделил и зря стараюсь?
– Все прекрасное достигается с трудом, поэтому и ценится высоко, – успокаиваю я его. Мы заводим разговор о художественной литературе, классиках и современных писателях и я удивляюсь широте и глубине Сашкиных познаний.
За окном вечереет. Синь словно пленкой затягивает проемы рам. Вдруг Барвин замирает, прислушивается. В этот миг раздается стук в стекло. Я замечаю по ту сторону окна тонкие пальцы, а потом девичье лицо с большими глазами и губы в нежной улыбке. Сашка преображается в озорного мальчишку. Он объясняется жестами и девушка за окном понимающе кивает головой. Стремительно покидает палату. Через полчаса возвращается, неся в руках пакет, сверток и книги. Складывает их на тумбочке.
– Угощайся, – предлагает он. – Мать не смогла сама прийти.
– Кто эта девушка?
– Танечка, мы с нею по соседству живем. Славная, добрая девушка.
–И красивая, – к его радости замечаю я. – Она твоя невеста?
– Похоже, что так, – соглашается он. – Только зачем я ей с проблемами, почитай, инвалид.
Сашка опустил голову и продолжил:
– Я ей однажды сказал, что, мол, зачем я тебе больной с пороком сердца. Она обиделась и ответила, что сердцу не прикажешь, хотя за ней парни на выбор увиваются.
Сашка замолчал, глядя в темное окно на желтый, расплывчатый свет фонарей. Потом, обернувшись, сокровенно признался:
–Знаешь о чем я жалею? – и сам же ответил. – Страшно умирать, осознавая, что нет наследника, сына или дочери. Надо, чтобы в ком-то пульсировала твоя кровь, тогда жизнь продолжится, не оборвется…
– Да, наше продолжение и счастье в детях, иначе жизнь не имеет смысла, – отозвался я.
Он задумался, лицо побледнело, лоб покрылся испариной. Тревожное, смутное предчувствие овладело мною. За окном, стуча голыми ветками, стонали и тяжко вздыхали деревья. Охватывала, сжимала сердце холодными обручами жуть. Ночью я долго не мог заснуть. В голове путались разные мысли. А когда заснул, то сквозь сон слышал чьи-то торопливые шаги, тревожные голоса.