- Еще бы.
Но когда вспоминаешь про это, становится больно отчего-то.
Лучше не вспоминать.
На тротуаре, почти рядом с их столиком, отделенные от него только загородкой кафе, стояли красные автоматы с газированной водой. Сюда раз десять в день бегает пить Жужелка.
- Ты с родными живешь? У тебя кто - мать, отец?
- Ну мать. И отчим.
- А товарищи-то у тебя есть? Ну хоть один верный друг?
- Верных друзей только в кино показывают. Красиво! - огрызнулся Лешка. Его коробило от простоватых вопросов Баныкина.
Он подумал, что Лабоданов и Матюша с матерью в чем-то схоже смотрят на жизнь. Только подход у них разный и разные слова. И это открытие почему-то задело его.
- Ты что, брат, в растерзанных чувствах?
Лешка ничего не ответил. На шаланде два месяца вместе работали и близко не сходились, даже после той штормовой ночи.
Чего ж теперь ему надо, чего лезет в душу?
Он поставил локти на стол, сказал медленно, твердо:
- До меня никому дела нет, и мне ни до кого.
- Ну, ну,-произнес Баныкин с недоумением.
- До меня - никому) - упрямо повторил Лешка. И пусть Баныкин не притворяется, не делает вид, что это не так
- И тебе?
- Да и мне ни до кого. - Сказал и осекся, будто натолкнулся на что-то жесткое.
Баныкин с шумом отодвинулся от стола, смотрел на Лешку, точно видел впервые.
- Вот так ты. значит, живешь, - враждебно сказал он.- Тут подлостью пахнет! Понимаешь ты это или нет?
- Я сказал, что думал. И нечего орать на меня.
- Не переношу. Такие убогенькие сами, и представления и чувства такие жалкие. А пыжатся, точно сотворяют мир. Не терплю! - Баныкин пристукнул кулаком по столу и наклонился к Лешке. - Вот таких, как ты!
- Свирепо! Можешь это про себя держать. И вообще я тебя просил - не ори! Сделай одолжение.
- Вот, выходит, и надо стихи сочинять. И читать надо. Ничего не поделаешь! Ни на минуту вам покоя нельзя давать. Маяковский не дожил до наших дней - до этой атомной бомбы и всякой дряни. Приходится за него. Понимаешь? Приходится"
Пока не перевелись такие, как ты. Где только вы живете? Вас точно ничего не касается.
- Ну это ты брось.
- Сам же признался.
Баныкин успокоился, чиркнул спичкой, закурил, спохватился:
- Я тебя не обидел?
- Да нет.
- Может, еще сметаны возьмем? Ты не торопишься?
Лешка пожал плечами - куда ему торопиться. Впрочем, пора было отправляться на Торговую. Вдруг возчик заваливается рано спать.
В эту минуту он увидел Жужелку. Он много раз ошибался, принимая за нее проходивших мимо девушек, и теперь даже не поверил, что это она. Он смотрел, как она приближалась, не замечая его.
- Клена!.. Я сейчас, - сказал он Баныкину и перешагнул загородку.
Жужелка остановилась в замешательстве.
- Я весь день зубрю, - издали громко заговорила она, предупреждая его расспросы. - Я только напиться вышла.
Она вымыла стакан под струёй воды, опустила в автомат мелочь. Стакан, пенясь, наполнился. Жужелка протянула Лешке стакан.
- Пей.
Он отпил немного и отдал стакан ей.
Баныкин крикнул, чтобы они шли к столику, и сам нетерпеливо перелез загородку и, подойдя к ним, протянул Жужелке руку:
- Баныкин.
- Клена, - сказала Жужелка и поставила на место стакан.
- Посидите с нами. Сделайте нам такое одолжение, - учтиво сказал Баныкин.
Они втроем опять пошли в кафе. Вокруг все столики были заняты, но на их столике красовалась соломенная шляпа Баныкина, и на него никто не покушался.
- Негде посидеть вечером трудящемуся человек^. Не тянуть же девушку в шашлычную. Придется вам сметану есть. Не откажетесь? - громко говорил Баныкин, не спуская глаз с Жужелки, .и, не слушая ее возражений, ушел в павильон.
Жужелка водила пальцем по клеенке, стараясь не смотреть на Лешку.
- Кто это? - спросила она и на секунду встретилась глазами с Лешкой, и взгляд у нее исподлобья был робкий, виноватый.
- Это мой товарищ.
Она опустила голову. Черные колечки волос лежали на шее, на ключицах, виднеющихся в широком вырезе белой кофты.
- Клена!
Она еще ниже опустила голову, не отозвавшись.
- Клена, ты слышишь?
Она подняла голову и с тревогой смотрела на него, подперев ладонью щеку. Вдруг она спросила:
- Ты оформился на "грязнуху"?
Он не ответил. Ей-то что? Не ее это забота.
- Тебя взяли, Леша? Чего ты молчишь?
Вернулся Баныкин, радостно неся мороженое в металлических вазочках.
- А я совсем ведь забыл про этот продукт. Ну просто вывалилось из головы.
Он поставил вазочки на стол и одну протянул Жужелке.
- "Гриша", - прочла она вслух татуировку на его руке.
- Гриша и есть, - широко улыбаясь, покраснев, повторил за ней Баныкин. Он пододвинул вазочку с мороженым Лешке. - Давайте на спор, кто быстрее съест. Кто раньше съест, тому еще одна порция причитается. Идет?
И они оба с Жужелкой заспешили, обжигаясь холодным мороженым и смеясь. Лешка, точно откуда-то издалека, слышал, как Баныкин спросил Жужелку, какое мороженое она больше всего любит* и Жужелка, подумав, сказала: "Крем-брюле". Потом они опять спохватились, что у них ведь спор, кто съест раньше, и опять заспешили, и Лешка видел, что Баныкин только прикидывается, что спешит, а сам ест понемножку, смотрит на Жужелку и тает, как мороженое в вазочке.
"Уеду, - думал Лешка. - Теперь уже совсем скоро. Вот получу деньги и уеду. Куда-нибудь далеко-далеко..."
Она сидела рядом, нагнув голову, а он смотрел на прямой пробор, рассекающий ее темные волосы, и думал о ней грустно и нежно, будто уже уехал и они расстались навсегда.
Жужелка спала во дворе возле крученого паныча. Она лежала на спине, подложив под затылок руку. В голове мешались мысли, диктор Лабоданов, Лешка. В небе недвижно стояли звезды. Все было спокойно. Иногда гавкала собака. Слышно было, как работают станки ночной смены в "Вильна Праця". Над тихим городом, как пульс его, повис ритмичный звук скользящей вверх и вниз вагонетки и протяжное "жи-их!", когда вагонетка сбрасывала в домну шихту. Кто-то шел по двору тяжело и нетвердо, цепляясь за булыжник.
Когда Жужелка опять открыла глаза, звезды погасли, небо просветлело. Она еще раз заснула и проснулась оттого, что ее теребили за плечо.