Дядя Женя шагнул вперед, вытянулся:
- Второй пилот звездолета "Россия" Карелов; сын погибшего капитана звездолета "Россия" Андрей...
Тангар поднял руку:
- Знаю, все знаю. Связь "России" с Землей была. Хотя с перерывами, но была... О вас все знают. Люди на Земле, Марсе, Венере, на далеких спутниках Сатурна и Урана сейчас наблюдают за нашей встречей. От имени людей Солнечной системы приветствую и благодарю вас. - Он снова склонил перед нами свою большую курчавую голову...
... Главный Космонавт встал, обошел стол, заваленный кинопленкой, кассетами с магнитофонной лентой, осколками минералов и странными кристаллами.
- Великое дело, - негромко сказал Главный Космонавт, - вечная память людям, погибшим на планете Несчастья. Вы так ее назвали, Карелов, в своей радиограмме, под таким именем планету и занесли на звездные карты. Со временем мы раскроем загадку этой злосчастной планеты. А теперь, - Главный Космонавт присел на край стола, помолчал, - а теперь подумаем о вас... Двадцать один год полета на субсветовой скорости - пять сотен обычных земных лет... Вам нужно отдохнуть, осмотреться, многое узнать, Карелов. Мальчику - привыкнуть к Земле, приобрести друзей, выбрать профессию. Где бы вам хотелось пожить? Европа, Африка, Америка?
Дядя Женя усмехнулся:
- Через пять веков родственников, конечно, не сыщешь... Я бы хотел поселиться с малышом где-нибудь под Рязанью. Стосковался, знаете, по березе да по рябине...
- Ясно. Только учтите, что под Рязанью теперь субтропики, а климат среднерусской полосы отодвинулся к Полярному кругу. Полетите туда?
- Хорошо, - вздохнул дядя Женя, - только я хотел бы доехать, а не полететь.
Главный Космонавт развел руками.
- Понимаю вас, но... Наземный транспорт, исключая монорельс, не сохранился...
- Ладно, - дядя Женя поднялся с кресла, - разрешите задать вам еще вопрос? Какой вы национальности?
- Что? Ах, понимаю: где я родился? Я землянин. А Тангар, к примеру, венерианец, родился на Венере.
- Так. А почему вы говорите по-русски?
- Все люди теперь свободно владеют шестью языками. Один из них - русский. Вас еще что-нибудь интересует?
- Ну... думаю, для первого дня новостей хватит. Когда можно будет выехать, - дядя Женя запнулся, словно позабыл нужное слово, - домой?
- Мой ракетоплан к вашим услугам. Но если желаете, отправляйтесь на монорельсе. За это время дом для вас подготовят. - Главный Космонавт протянул руку сначала дяде Жене, потом мне: - Значит, на север?
- Да, в Россию...
Проснулся я оттого, что теплый, ласковый свет щекотал лицо: в квадратный застекленный иллюминатор били желтые лучи огромной звезды. Я кинулся к дозиметру, с которым мы никогда не расставались. К моему удивлению, тонкие, почти незаметные стекла совершенно не пропускали радиоактивных частиц. Прикрыв ладонью глаза от слишком яркого света, я подошел поближе к иллюминатору.
Всплывающая над горизонтом звезда была круглой, алой, окруженной узким желто-розовым ободком. От нее разбегались по прозрачному, как синяя вода, небу розовые, золотистые, белые облака. "Красиво", - подумал я, опуская взгляд, и тут же в испуге отпрянул от иллюминатора. Огромное чудище, вцепившись в серую почву единственной толстой ногой, протянуло к стеклу узловатые лапы. Его темные, извилистые лапы почти неподвижны, но трехпалые ладони, трепеща от жадности, тянулись ко мне. Они были бесчисленны, зеленые, тонкие, дрожащие.
- Дядя Женя! - закричал я, бросаясь к белому прямоугольнику люка. - Дядя Женя!
Дверца люка открылась, и дядя Женя шагнул ко мне.
- Доброе утро, Андрейка. Как спал?
Я в ужасе показал пальцем на многолапое чудище. Дядя Женя улыбнулся:
- Не пугайся, малыш. Это клен. Земное дерево. Абсолютно безвредно. И очень красиво.
Он подошел к иллюминатору и стал поднимать стекла. Я не спускал глаз с дозиметра. Лицо мне тронуло прохладным, удивительно свежим ветром. И... ничего, дозиметр не предупреждал об опасности.
- Бедный малыш! - Дядя Женя провел большой, твердой ладонью по моей голове, вынул у меня из рук дозиметр и небрежно бросил его на стол. - Землю защищает от радиоактивности воздух, атмосфера. Деревья на людей не кидаются. Солнце, - он показал на круглую, ставшую теперь желтой звезду, - согревает нас. Я же тебе обо всем этом рассказывал, малыш...
Да, жизнь моя на Земле началась с ошибок. И по тому, как мне было нелегко приспособиться к жизни на давно обжитой планете, я понял, насколько же труднее бывает разведчикам на вновь открытых планетах.
Казалось, про нас забыли. Никто нас не навещал, никто не мешал дяде Жене вспоминать, а мне узнавать Землю.
По утрам дядя Женя готовил завтрак (собственноручно, кухонные автоматы он надменно игнорировал, ворчал: "Надоели на звездолете, вот возьму да и вернусь на пятьсот лет назад"), Потом, после завтрака, он усаживался перед электронной машиной послушать, как он говорил, новости. Зачастую новости были двухсот- или трехсотлетней давности, и поэтому дядя Женя называл машину "старая сплетница". Но оттащить его от "старой сплетницы" было невозможно: ерзая в кресле, блестя глазами, дядя Женя заставлял ее иногда по нескольку раз рассказывать и показывать одно и то же. "Малыш, - кричал дядя Женя, - иди сюда!" Я подходил: на телеэкране волны надвигались на горбатые желтые пески ("Сахара!" взволнованно покашливал дядя Женя). Или: автоматы строили город из стекла и металла. "А это Марс, малыш..."
Я еще на "России" слышал от дяди Жени, что в пустынях будут моря, а планеты заселят люди. И я не понимал, почему дядя Женя так волнуется: ведь он все это знал заранее. Я торопился в сад, в лес - на Землю (с нашим домом я быстро освоился и больше не называл окно иллюминатором, а дверь - входным люком).
Нет и не может быть во всей Вселенной планеты лучшей, чем Земля! Вы родились и выросли на ней, пригляделись и не замечаете, что вся она - сплошное чудо. Вот хоть воздух... На звездолете исправно работали регенераторы, ионизаторы, воздух был насыщен кислородом, дышалось легко. Но разве можно сравнить этот обычный, искусственный воздух с земным! Днем он теплый, медовый, настоенный на луговых цветах и травах; пронизанный лучами солнца, он и сам кажется золотистым и густым, как топленое молоко. А вечером, когда планету заливает голубая влага, воздух прохладен и душист, словно в комнату внесли охапку лесных, мокрых от росы ландышей.