— Иди тогда, — сказал Маран.
Дан встал, пригладил волосы и уже выходил из каюты, но в дверях столкнулся с взбудораженной Никой.
— Дан, — выпалила та, — немедленно объясни мне, что такое кевзэ.
— Вид гимнастики, — сказал Дан с удивлением.
— Конкретнее, пожалуйста.
— Не знаю толком. Заковыристая штука, упражняют чуть ли не каждую мышцу отдельно.
— И это все, что тебе известно?
— Ну да, — признался озадаченный Дан.
— Эх ты, разведчик! Если б не я, ты так и не догадался бы! А теперь пойди и скажи этому лицемеру… Друг называется!
— Погоди, погоди! В чем дело?
— Сейчас узнаешь. — Ника вошла в каюту, уселась на диван в позе лотоса и начала: — Сидим мы с Диной, болтаем о том, о сем, я не удержалась и пошутила на счет нашей ушедшей в автономное плавание парочки. И вдруг Дина, скромница Дина, целомудренная Дина, мечтательно закатывает глаза и говорит: «Ах, Лей был такой же. Или почти такой же. Маран от природы покрепче, но школа у них, по-моему, одна.» «Какая школа? — спрашиваю я. — При чем тут школа?» Понимаешь, я сдуру вообразила, что речь об обычной школе. «Кевзэ, — говорит Дина, — в кевзэ ведь несколько школ.» «Что такое кевзэ?» — спрашиваю я ну совсем как дура. «Ах, — говорит Дина, — я не знаю подробностей, это чисто мужская система и даже, можно сказать, маленькая мужская тайна. Видишь ли, существует вроде бы уговор, они нам об этом не рассказывают, а мы не расспрашиваем, в конце концов, главное, чтобы нам было с ними хорошо, не так ли? А как они этого добиваются, их дело»… Ну? Как тебе это нравится?
Дан пробормотал нечто невразумительное.
— Ага! Не нравится! Видишь, какие у тебя друзья? А ведь этой штукой в Бакнии занимается три четверти мужчин, если не больше. Во всяком случае, занималось раньше, при Изии кевзэ запретили, я спросила почему, и Дина сказала, что из-за духовной его части, которая с системой Изия не очень-то гармонировала, так что он предпочел пожертвовать мужской силой нации. А твой Маран, да-да, твой верный друг, отменил этот запрет на второй день после того, как пришел к власти. Счел одним из важнейших дел! Но тебе ни слова…
— Погоди! — сказал Дан. — У меня, кажется, складывается в целое… Конечно, он мне говорил! Но… Не все. Я ведь тебе объяснял, что в Бакнии право выбора предоставлено женщинам, правда, Маран утверждал, что теперь они на равных, но я подозреваю, что он выдал желаемое за действительное. Он связал такое положение дел с древним культом мужской силы. А про кевзэ он мне говорил, что это древнебакнианская гимнастика с элементами философии. Или этики. Словом, он мне сказал по частям почти все. Кроме…
— Ага, — ядовито буркнула Ника. — Все. Кроме главного. Что это самое кевзэ и служит для этой самой мужской силы. Дан! Когда ты его увидишь… если это, конечно, произойдет когда-нибудь…
— Произойдет, — проворчал Дан. — Уже произошло бы, если б ты меня не задержала. Он меня ждет.
— Отлично! Не забудь высказать все, что ты о нем думаешь.
— Или, скорее, то, что о нем думаешь ты, — заметил Дан ехидно.
— Почему я?
— А кто тут шумит? Я? Кстати, ты порождаешь во мне комплексы. До сих пор я думал, что у меня все в порядке.
— Я ничего такого не сказала, — смутилась Ника. — Просто интересно.
— Интересно? Кстати, твой любимый друг Поэт тоже занимается кевзэ.
— Да ну? — воскликнула Ника насмешливо. — Жаль, что я не знала этого в те времена, когда он ухлестывал за мной.
— А он ухлестывал? — спросил Дан.
— Не очень настойчиво, — созналась Ника. — Видимо, его шатало между желанием добраться до моих прелестей и принципами.
— Видимо, — согласился Дан. — Ладно, дай мне идти. Человек ждет.
— Не забудь сказать ему все, что ты…
— Не забуду, не забуду, — буркнул Дан.
На двери горел зеленый огонек, но он все же постучал.
— Открыто, — сказала Наи, распахивая перед ним дверь. Она была в коротеньком платьице голубовато-синих тонов с большим вырезом и без рукавов, босиком и выглядела совсем девчонкой.