В это время вбежали в чум жёны старших братьев и давай кричать на своих мужей:
— Чего вы перед ним на коленях сидите? Куда он денется? Чего по сторонам смотрите? Делите скорее оленей, мы уже стадо пригнали!
Вскочили старшие братья, выбежали из чума вслед за своими жёнами.
Стадо у Суевата было большое, олени сытые, большерогие. Быки с бородами длинными. Бегают олени по округе встревоженные, шарахаются из стороны в сторону, купаются в глубоком снегу, мычат, из сил выбиваются, убегая от разъярённых собак, которые лаем и визгом своим пугают их, сгоняют к речной долине.
— Ловите быков! Ловите коренников! — кричат жёны.— Чего вы с этого дырявого чума глаз не спускаете? Остался там Куземка, он и похоронит отца. Не больно трудная эта работа.
Не посмели старшие братья ослушаться своих жён. Стали ловить оленей да делить тут же между собой, а про Куземку совсем забыли.
Слышит Куземка — тихо вокруг стало. Прикрыл он оленьей шкурой отца, вышел из чума. Видит: стоит в стороне упряжка из трёх оленей, а на снегу остались только следы от отцовского стада да оленьих нарт. Подогнал Куземка упряжку к чуму. Одел отца в савик, в котором он на охоту да в дальние стада ездил, пояс застегнул со всеми амулетами, положил на нарту оленью шкуру, посадил отца на правую сторону, дал в руки ему хорей, а сам на левую сел, с какой всякий каюр садится. Погнал оленей неторопко. Понесли они нарты в сосновый бор. Там и схоронил Куземка отца. Только положил на его могилу охотничий лук, как буран поднялся. Заметелило вокруг, зашумели деревья, заскрипели сухими стволами сухары, затрещали, застреляли перемёрзшие сучья. Почуяли олени пургу, сразу в снег легли. Подбежал к ним Куземка, хотел между ними лечь погреться и видит: поднялась с нарты старая оленья шкура, покружила у него над головой и расстелилась на снегу перед ногами Куземки. Только успел Куземка встать на неё, она обняла ему плечи, прикрыла ноги. Вроде и дырявая была шкура, а как подлетела — ворс поднялся, густым стал, мягким. И такое тепло от неё пошло, будто материнские руки Куземку погладили. Так и не заметил Куземка пурги, не тряс его озноб, не щипал за щёки и нос мороз, не летел снег за шиворот. Обогрела его старая оленья шкура.
Приехал он к чуму, отряхнул шкуру, положил её в угол.
Пусто, сиротливо стало Куземке одному в чуме да и обидно, что не пожалели его братья, не взяли с собой, одного оставили, завещанного отцом пая не дали. Только подумал он так, а шкура в углу пошевелилась, приподнялась, подлетела к Куземке, расстелилась у его ног. А на самой середине её лук оказался со стрелами, охотничий нож в резных ножнах да тынзян. Посмотрел Куземка, отодвинул тихонько от себя подарки, руки за спину спрятал, а шкура перевернулась и положила всё это у его ног, а сама снова в угол улетела.
Не стал Куземка долго раздумывать, взял подарки, сел на упряжку, поехал на охоту. А в охоте он был удачлив. Может, оттого, что угодья отцовские были богаты, может, сноровка у Куземки была и стрелы сразу нагоняли зверя, может, дырявая оленья шкура помогала ему, только скоро о Куземке заговорили в округе. Купцы в его сторону стали почаще заглядывать.
Прослышали это жёны старших братьев, рассердились, ночи спать перестали, на шкурах с боку на бок ворочаются, всё думают, как же мужей своих к Куземке послать, отцовский чум раскидать, выгнать Куземку с родного места.
В один из дней встала старшая жена и говорит: — Сон я видела, будто Куземка сжечь отцовские угодья надумал. Пламя хочет пустить по борам и кедровникам!
— А я видела во сне, — с плачем сказала вторая, — будто Куземка весь ягель истоптал, чужие стада в отцовские пастбища пустил.
— Так мы же сами угнали оленей из родных мест. Сами Куземке только одну упряжку оставили, — ответили жёнам братья.
— Поезжайте к Куземке! Поезжайте! Узнайте, откуда он столько зверя берёт.
Нечего делать братьям — поехали. Едут, смотрят по сторонам, видят много вокруг следов собольих, беличьих, горностаевых. Подальше поехали — стали попадаться следы росомах и рысей. Заехали в бор, а там гул поднялся от взлёта боровой птицы. Небо закрыли птицы своими крыльями.
Молчат братья, едут дальше. Отцовский чум показался.
Прислушался Куземка к бегу упряжек. По звону сразу узнал отцовские колокольчики. Выбежал из чума, обрадовался встрече с братьями, угощать стал.
Сидят братья, молчат, а потом старший и говорит:
— Мы приехали в отцовских местах поохотиться. Обрадовался Куземка, что не один будет ходить по лесу, заулыбался и говорит:
— Хороши отцовские угодья. Зверя всем хватит. Зря вы отсюда уехали. Хватило бы здесь всем места.
Молчат братья. Нечего им ответить Куземке.
Как только пришло новое утро, старший брат и говорит:
— Я с дороги отдохну ещё, а вы идите на охоту вдвоём. Я вам еду приготовлю, чум натоплю.
Ушли Куземка со средним братом на охоту. Остался старший брат в чуме, перевернул все шкуры, пересмотрел все пустые берестяные туески. Пока дрова рубил, котёл скоблил, полдня прошло. Стал мясо варить. Сварил мясо, поставил его в сторону, сидит, ждёт братьев с охоты.
Вдруг в дальнем углу шум раздался. Видит: повалились в углу шкуры — и вышла из-под земли старая чёрная баба. Волосы длинные, как салом намазанные блестят, руки худые чёрные, платье длинное, до пят. Села перед старшим братом на корточки, смотрит на него, потом как дыхнёт на огонь. Чувал [Чувал — очаг] как ожил — затрещали дрова, искры в небо столбом поднялись. Испугался старший брат, слова вымолвить не может, ноги под себя спрятал, сидит ни жив ни мёртв.
— Ага, это ты! — закричала чёрная баба. — Воротился. Про отцовские угодья вспомнил.
А старший брат сидит, молчит.
— А я за Куземкой пришла. Тебя мне не надо. Жадный ты! — сказала чёрная баба, забегала по чуму, обнюхала все шкуры, схватила котелок с мясом, съела всё, фыркнула старшему брату в лицо и обратно в землю полезла.
Пришли Куземка со средним братом с охоты с хорошей добычей, а в чуме холодно, чувал еле теплится, еда не сварена, а старший брат на шкурах лежит, морщится, стонет, больным притворяется.
Нечего делать: разжёг Куземка огонь, сварил мяса, поели все, ободрали с убитых зверей шкурки, сушить повесили, спать легли.
Утром старший и говорит:
— Пусть сегодня в чуме средний брат останется, еду нам сварит.
Остался средний брат. Тоже, как старший, обшарил все углы, все берестяные туески. Только сварил мясо, а из земли снова чёрная баба вылезла.
Побегала по чуму, съела в котле всё мясо, потрясла за шиворот среднего брата, крикнула ему в лицо хриплым голосом:
— За Куземкой я пришла. Тебя мне не надо! — и обратно в землю ушла.
Пришли с охоты Куземка со старшим братом, а есть опять нечего. Катается по шкурам средний брат, за живот хватается.
— Ладно, идите одни на охоту, — сказал Куземка братьям на новое утро. — Я останусь в чуме, еду вам сварю.
Ушли братья. Быстро сварил Куземка еду, освежевал белок, сидит у огня, стрелы делает. Вдруг в углу треск раздался, повалились шкуры — и вылезла из-под земли чёрная баба. Глаза уставила на Куземку, руки худые к нему протянула.
Испугался Куземка, а виду не подал, говорит:
— Чего глазищи уставила? Или есть хочешь? Ешь, я братьям ещё сварю.
Замотала чёрная баба головой, закружилась вокруг Куземки и давай его за ворот рубахи хватать.
— Ты чего это балуешь? — спросил её Куземка. Зафыркала чёрная баба, от её дыхания в чувале искры затрещали, дрова вспыхнули.
— Пойдём со мной, Куземка! — присев перед огнём на корточки, сказала чёрная баба. — Тебе одному хочу земное тепло показать. Сердце у тебя доброе и жадности никакой нет. Давно я такого человека искала.