— Хорошо учёный, оставьте нас, — проговорил генеральный секретарь, — я хочу поговорить с министром обороны наедине.
— Есть.
— Так, — выждав полминуты, произнёс генеральный секретарь. — Вы понимаете, насколько это важно, если учёный прав? И даже если этот материал, единственное, что мы сможем найти, его колоссальная прочность, тугоплавкость бесценны.
— Если же его нет на Земле, и мы не сможем его изготовить?
— Даже в этом случае его запасы внизу крайне велики, если это действительно целый город. Это могущественное оружие… Никто больше не должен узнать, о существовании этого города, все утечки должны быть предотвращены. До индийцев арабов и латинос ничего не должно дойти, даже слухов быть не должно.
— Я понимаю, подписки о неразглашении и так далее…
— Подписками о разглашении тут не ограничишься. Количество людей, которые вообще знают об этом должно быть минимально.
— Но нам потребуется много людей, учёные, геологи, просто рабочие.
— Все кто знает об этом, должны не просто написать подписку о неразглашении. Они должны быть изолированы от общества и социальных сетей на два три года, до тех пор, пока мы не разберёмся с тем, что лежит внизу, а может быть и дольше.
— Что написать их семьям?
— Никаких контактов с семьёй, мобилизован по делам государства, бессрочно.
— Понятно, где держать их в тюрьме, в специальном лагере?
— Зачем в лагере? Они обидятся, попытаются бежать, рассказать о том, что происходит. Наоборот, вовлеките их в проект, пообещайте им большие зарплаты, и пусть все работают тут. А всю зону мы обнесём колючей проволокой, местных жителей эвакуируем, всех в радиусе пятидесяти километров от зоны раскопок. Никто не должен об этом знать, теперь здесь будет военный полигон, секретный военный полигон, всё, выполняйте, немедленно. Счёт идёт на минуты. Утечек быть не должно.
— Хорошо сэр, я сейчас отдам всем распоряжения, прямо сейчас.
— Идите уже. И это… Ещё…
— Да.
— Проследите, чтобы члены моей семьи не пронюхали про всё это. А то тут сильно пахнет большими деньгами, и мои родственники часто греют на таких мероприятиях свои длинные жадные руки, весь Китай об этом знает.
— Хорошо, я прослежу. А как же ваш старший сын, Мао шестой? Наследник престола?
— Я ему сам потом скажу, всё объясню, сам. Идите, сейчас дорога каждая минута, кто-то может случайно позвонить куда-то, рассказать коллегам, родным, это утечки, их быть не должно. Всё надо проследить и проконтролировать. Хорошо, что погода облачная, чужие космические спутники ничего не увидят. И как раздадите приказы, возвращайтесь сюда, я ещё не закончил разговор с вами, а пока постою, подышу свежим горным воздухом, давно я не был в таких местах, и вид тут очень красивый.
— Я быстро, пятнадцать минут сэр.
Министр обороны ушёл в развёрнутый неподалёку командный центр, на ходу достав из кармана сотовый телефон, уже звоня куда-то. А великий правитель Китая, который правил уже почти полвека, повернулся к горному пейзажу, и с тоской подумал о том, что, возможно, видит эту красоту последний раз в жизни. Лет сто назад, учёные обещали, что вот-вот создадут лекарство от старости. Но впоследствии, то, что они создали, оказалось сильнейшим канцерогеном. Ввод лекарства омолаживал организм, но человек спустя три месяца умирал от многочисленных раковых опухолей по всему телу, и их нельзя было остановить. Как оказалось, механизм старения, был тесно связан с механизмом защиты от рака, и обойти это не удалось до сих пор. Так что он Мао Цзэдун стоял на пороге смерти. Он был дряхлым стариком, его обслуживала лучшая медицина, но его личный герантолог сказал, что ему осталось года четыре, максимум пять, организм был истощён до предела. Мао был не из рода долгожителей, никакие лекарства уже не могли спасти. И четыре года это если ничего не случиться, но сейчас любой тромб, инсульт, любой стресс, всё что угодно могло в любой момент убить его очень старый восьмидесяти трёх летний организм. И тогда страну возглавит его старший сын, возможно, то и к лучшему. Он на двадцать лет моложе, силён и решителен, покончит с коррупцией, которая процветала на самом верху последние десять лет. Правда у него плохие отношения со многими, и его могут отравить… Но он всё сам прекрасно понимает. Вот таков финал. Начал своё правление Мао достаточно успешно, вывел страну в мировые лидеры, обогнал арабов и индусов. Сейчас Китай стал самым могущественным государством на планете. Космическая программа Китая по объёму финансирования и количеству запусков была так же масштабна, как космические программы остальных трёх супер держав вместе взятых. Но последние десять, особенно пять лет, перечеркнули многие достижения молодости. Всё-таки коррупция на самом верху, среди узкого клана родственников верховного правителя превзошла все допустимые лимиты. И это было очень плохо. Но Мао ничего не мог поделать, он стал немощен и слаб, у него не было сил ловить за руку, наказывать. А наказать достаточно сурово он не мог, всё-таки это его двоюродный брат, троюродная сестра, внук или правнук. Не посадишь же их в тюрьму и не повесишь. Можно помешать украсть в одном месте, но они украдут в другом. А старший сын суров, он уже неоднократно говорил, что если с этим не покончить, стране будет очень плохо. Коррупция в масштабах сотен миллиардов в высшем руководстве недопустима. Надо сажать и даже вешать, и не смотреть на то, что она троюродная сестра, а он племянник. Вот придёт к власти, тогда пусть вешает, а он, пока жив, не позволит лить кровь родных ради каких-то паршивых денег. И всё-таки жизнь подходит к концу, и слишком скучно стало в последнее время. Умирать вроде не хочется, но какое-то безразличие, уже полгода он не выбирался никуда за пределы своего дворца в центре Пекина. А надо бы… Ведь побывать тут в горах, или на море, куда приятнее, чем дремать у себя целый день в рабочем кабинете, изображая вечно бдящего правителя. Который на самом деле давно уже передал бразды правления страной своим многочисленным помощникам, и лишь иногда сам реально занимается серьёзными делами. Конечно, можно было бы уйти на пенсию, отдав власть старшему сыну. Пора бы. Но тогда придётся смотреть, как он вешает и сажает его родных, а этого он не хотел. А заставить, намекнуть, уговорить его уйти, кто ж осмелится? Даже старший сын уже просто ждёт, годом позже, годом раньше, у него крепкое здоровье, и у него будет лет двадцать пять на то, чтобы построить такой Китай, какой он хочет видеть. Чёткий, крепкий, здоровый, без намёка на коррупцию наверху. Посмотрим, как ему удастся, как будто он не понимает, что всё равно люди не изменятся. Гайки можно завинтить, но едва ли станет намного лучше.