Несколько человек стояли в очереди к окошку.
Стараясь не обращать на себя внимание, «разведчики» по одному вошли в вестибюль. Но их было шестнадцать, одного возраста, с одинаковым выражением на лицах, в походке, в движениях - выражением восторга, любопытства, желания остаться незамеченными. Их, конечно, заметили.
- Надо проникнуть в глубину здания. Вставайте в очередь к окну, - шепнул Семен соседу, и по цепочке мгновенно слова его были переданы всем.
Семен первым пристроился в очередь за старушкой, которая опасливо отодвинулась. За Семеном молча встали остальные.
Очередь подошла быстро.
- Семен Неверов. Пятнадцать лет. Улица Советская, семь, квартира четыре, - ответил Семен на вопросы регистраторши.
- Сорок седьмой кабинет, - сказала она, равнодушно, поверх очков, взглянув на мальчика.
Так же равнодушно записала она второго и третьего «разведчика».
Четвертой подошла Лаля Кедрина, девочка не по годам пухлая, с миловидным беленьким личиком и ясными бирюзовыми глазами. Она назвала фамилию, имя, принялась было за адрес, но регистраторша вдруг забеспокоилась, выглянула в окошко. Очередь ребят-одногодок заронила в ее душу подозрения. Но они стояли тихо, с трогательным для их возраста желанием попасть на прием к врачу.
Она записала Лалю Кедрину. Однако следующего пациента все же спросила:
- Что это? Из одной школы? Почему все сразу?
Следующим был низенький крепыш, прозванный Левитаном в честь знаменитого диктора.
- Никита Пронин, - таким неожиданно густым и красивым басом сказал он, что регистраторша вздрогнула и недоверчиво поглядела на мальчика.
- Видите ли, мы проводили опыты по химии, - продолжал Никита, - и вот у всех что-то случилось с глазами…
Как раз в это время в вестибюле глазной поликлиники появился Николай Михайлович.
Очередь рассыпалась. Регистраторша поняла, что пришел учитель, и с любопытством дожидалась, что будет дальше.
- Где Семен? - спросил Николай Михайлович.
- Он уже там. На приеме. - Никита кивнул на дверь, ведущую из вестибюля в коридор.
Николай Михайлович подошел к окошечку регистраторши:
- Извините. Произошло недоразумение, - сказал он.
Регистраторше было интересно узнать подробности, но по лицу учителя она поняла, что тот не намерен объясняться, и сердито сказала:
- Только время отрывают. Учеников своих к порядку приучать надо. Да родителей к директору…
Николай Михайлович снял плащ. Молча бросил его на плечо Никиты и исчез за дверью.
Он вернулся оттуда с тремя «разведчиками». Семен был уже в кабинете. Сидел напротив врача, и та исследовала его глазное дно.
Все вышли на улицу, спустились с крыльца, и ребята стали ждать нагоняя.
Но Николай Михайлович только вздохнул, засунул руки в карманы и сказал:
- Ну зачем было так спешить? Вот кончится прием. Договоримся с начальством и спокойно все осмотрим. Зачем же мешать людям работать? Ведь сюда больные идут, а вы игру затеяли. Я считал вас разумнее и взрослее.
- Но ведь так, Николай Михайлович, интереснее, - сказал Никита.
Николай Михайлович промолчал. Он все это понимал и отчитывал своих «разведчиков» только для приличия. И они это отлично чувствовали.
На крыльце появился сияющий Семен. Он уже забыл все неприятности, причиненные врачом, и шел к Николаю Михайловичу, держа в руках фотографию, широко, победоносно улыбался.
Он попытался и теперь не выпускать из рук фотографию, но Николай Михайлович завладел ею, долго, внимательно разглядывал. Как и его ученикам, дом, в котором он бывал не раз и привык к нему с детства, показался теперь особенным.
- Ну, вот что, - сказал он, возвращая Семену фотографию, - дом мы осмотрим сегодня вечером. А сейчас, - он обратился к Семену, - пойдешь в архив и вернешь фотографию. Да не тайком, а скажешь, что взял ее вчера. И еще скажешь, что за это я лишаю тебя права две недели работать в архиве. Понятно?
- Понятно, - мрачно сказал Семен. И он уныло поплелся, загребая длинными ногами.
5
Все разошлись по домам. А Никите Пронину идти было некуда. Со вчерашнего дня у него не было больше дома. В школе, с товарищами, когда рядом был Грозный, несчастье хоть и не забылось, но утихла на время какая-то почти физическая боль, стало немного легче. Он никому не сказал о том, что у него случилось. И вот теперь, когда ребята ушли, он остался один на один со своей бедой.
А ведь еще недавно он был так счастлив и не понимал, не ценил этого.