Слушал Николушка странную сказку Терентьича, и как-то беспокойно, не по себе ему становилось.
- Но шила в мешке не утаишь, - продолжал Терентьич. - Узнала барыня, что нянька подкидышу матерью доводится, и отправила ее за тридевять земель…
Они не заметили, как в дверях, хмурая, словно грозовая туча, появилась Анастасия Никитична.
- Ну, отоврался, старый хрыч?! - зашипела она, задыхаясь. - Расселся и врет ребенку! Чтобы ноги твоей больше в доме не было! За расчетом к управляющему зайдешь! Сёдни же!
- Уйду, барыня, теперича уже наверняка уйду. Раньше не мог - совесть не дозволяла, дожидался, когда сыночек твой подрастет. А теперича божье дело сделано.
Он надел шапку. В дверях обернулся, сказал:
- А ты, Николай Михайлыч, над сказкой-то поразмысли. Не маленький.
И ушел.
С того дня беспокойство овладело Николушкой.
Как-то утром, причесываясь перед зеркалом, он представил себе нянюшку Феклушу. Была она в белой кофте, в пестрой юбке. На босу ногу - маленькие смешные чирки. Сползающий голубой платок еле прикрывает пушистые светлые волосы. Стояла Феклуша, как обычно, сложив на животе большие рабочие руки, обернутые в закатанный передник. Приветливая, грустная улыбка на миловидном румяном лице. На лбу и над верхней губой выступили бисеринки пота.
Николушка улыбнулся и вдруг заметил в зеркале, что улыбается точно так же, как нянюшка Феклуша.
Ему вспомнилась фраза из сказки Терентьича: «Вот так и рос сын на руках у родной матери, и никто про это ничего не знал». Вспомнились и последние слова Терентьича: «А ты, Николай Михайлыч, над сказкой-то поразмысли».
Догадка мелькнула в голове мальчика: что, если сказка эта о нем, Николушке Саратовкине, и нянюшке Феклуше. Но сейчас же родилось сомнение: он-то родной сын Саратовкиных. Он-то не подкидыш! И опять подумал: а может быть, его подкинули в сиротский дом? И ему начинало казаться, что он смутно припоминает, как стоял привязанный к перилам крыльца, а возле дома собирались люди.
Николушка совсем извелся, похудел, по ночам просыпался, кричал. «Надо узнать. Надо непременно узнать все», - думал он.
Спросить мать он боялся, да и был уверен, что она не скажет правды. Но кого же тогда спросить?
Он вспомнил, как Анастасия Никитична говорила, что стряпуха Агафья живет в услужении у них с молодых лет, и решил поговорить с ней.
Несколько дней подряд он приходил то в людскую, то на кухню в надежде застать Агафью одну. Но на кухне около нее всегда суетилась девчонка Парашка, чистила картошку, резала лук, мыла посуду, а в людской было слишком много народу.
Сметливая Агафья поняла, что Николушка хочет поговорить с ней. Да и о чем, догадывалась.
Как-то вечером из окна кухни увидела она на улице Николушку, тот собрался кататься с горы, шел через двор в меховой борчатке, подвязанной красным кушаком, в шапке-ушанке, тащил за веревку санки.
Набросила Агафья на голову шаль, вышла в сени, поманила мальчика.
- Гляжу, чего-то узнать от меня желаешь? - спросила она.
Тот растерялся от неожиданности, покраснел, помотал головой.
- Нет… Я ничего…
- То-то же, - улыбнулась Агафья. - А то ведь я все знаю.
Тогда он осмелился, чуть слышно спросил:
- Тетя Агаша, а было так, что в сиротский дом мальчика подбросили и к перильцам прикрутили?
- Было, Николай Михайлович, было. Грех скрывать, - поспешно ответила Агафья и размашисто перекрестилась…
Мальчик побледнел. Только одно еще нужно было ему спросить у Агафьи: «Это был я?» Но для этого сил у него не нашлось. Он повернулся и пошел, волоча за собой санки, перевернутые вверх полозьями. Пошел со двора на улицу, к реке, наверное и сам не понимая, куда он идет и зачем.
Теперь для Николушки стало главным - узнать, куда отправили нянюшку Феклушу. Нужно найти ее, увидеть. А что будет потом, Николушка не представлял себе.