— Как мой покойный батюшка, — сказал Николушка.
— Верно. Совсем как твой покойный батюшка. Но этого купца бог детушками не наградил. Вдвоем с женой век коротали. Вот как-то раз подкинули барину ребеночка. Мальчик большой был. Прикрутили его ремешком к перильцам крыльца. Купцу мальчонка приглянулся. Взял он его в сыновья. Отписал на него все свои капиталы. А конюху своему приказал город изъездить вдоль и поперек, найти родителей мальчика да изгнать их за тридевять земель, в тридесятое царство, а то и совсем загубить. Но конюх тот давно уже все знал. Отец-то мальчонки кузнец Василь помер, когда сын еще не родился. Мать с ребенком на руках никто на работу не брал. Вот тогда-то и пораскинул конюх умом, присоветовал ей сына купцу подбросить, обнадежил, что потом, дескать, пристроит ее в услужение в тот сиротский дом, где сынок жить будет. Хитрый этот конюх барину сказал, что изъездил город вдоль и поперек и никаких следов родителей мальчика не обнаружил. И присоветовал в няньки взять вдову кузнеца, молодую да работящую. Вот так и рос сын на руках родной матери, и никто про это ничего не знал. Мальчик няньку как мать почитал, она же в нем души не чаяла…
Слушал Николушка странную сказку Терентьича, и как-то беспокойно, не по себе ему становилось.
— Но шила в мешке не утаишь, — продолжал Терентьич. — Узнала барыня, что нянька подкидышу матерью доводится, и отправила ее за тридевять земель…
Они не заметили, как в дверях, хмурая, словно грозовая туча, появилась Анастасия Никитична.
— Ну, отоврался, старый хрыч?! — зашипела она, задыхаясь. — Расселся и врет ребенку! Чтобы ноги твоей больше в доме не было! За расчетом к управляющему зайдешь! Сёдни же!
— Уйду, барыня, теперича уже наверняка уйду. Раньше не мог — совесть не дозволяла, дожидался, когда сыночек твой подрастет. А теперича божье дело сделано.
Он надел шапку. В дверях обернулся, сказал:
— А ты, Николай Михайлыч, над сказкой-то поразмысли. Не маленький.
И ушел.
С того дня беспокойство овладело Николушкой.
Как-то утром, причесываясь перед зеркалом, он представил себе нянюшку Феклушу. Была она в белой кофте, в пестрой юбке. На босу ногу — маленькие смешные чирки. Сползающий голубой платок еле прикрывает пушистые светлые волосы. Стояла Феклуша, как обычно, сложив на животе большие рабочие руки, обернутые в закатанный передник. Приветливая, грустная улыбка на миловидном румяном лице. На лбу и над верхней губой выступили бисеринки пота.
Николушка улыбнулся и вдруг заметил в зеркале, что улыбается точно так же, как нянюшка Феклуша.
Ему вспомнилась фраза из сказки Терентьича: «Вот так и рос сын на руках у родной матери, и никто про это ничего не знал». Вспомнились и последние слова Терентьича: «А ты, Николай Михайлыч, над сказкой-то поразмысли».
Догадка мелькнула в голове мальчика: что, если сказка эта о нем, Николушке Саратовкине, и нянюшке Феклуше. Но сейчас же родилось сомнение: он-то родной сын Саратовкиных. Он-то не подкидыш! И опять подумал: а может быть, его подкинули в сиротский дом? И ему начинало казаться, что он смутно припоминает, как стоял привязанный к перилам крыльца, а возле дома собирались люди.
Николушка совсем извелся, похудел, по ночам просыпался, кричал. «Надо узнать. Надо непременно узнать все», — думал он.
Спросить мать он боялся, да и был уверен, что она не скажет правды. Но кого же тогда спросить?
Он вспомнил, как Анастасия Никитична говорила, что стряпуха Агафья живет в услужении у них с молодых лет, и решил поговорить с ней.
Несколько дней подряд он приходил то в людскую, то на кухню в надежде застать Агафью одну. Но на кухне около нее всегда суетилась девчонка Парашка, чистила картошку, резала лук, мыла посуду, а в людской было слишком много народу.
Сметливая Агафья поняла, что Николушка хочет поговорить с ней. Да и о чем, догадывалась.
Как-то вечером из окна кухни увидела она на улице Николушку, тот собрался кататься с горы, шел через двор в меховой борчатке, подвязанной красным кушаком, в шапке-ушанке, тащил за веревку санки.
Набросила Агафья на голову шаль, вышла в сени, поманила мальчика.
— Гляжу, чего-то узнать от меня желаешь? — спросила она.
Тот растерялся от неожиданности, покраснел, помотал головой.
— Нет… Я ничего…
— То-то же, — улыбнулась Агафья. — А то ведь я все знаю.
Тогда он осмелился, чуть слышно спросил:
— Тетя Агаша, а было так, что в сиротский дом мальчика подбросили и к перильцам прикрутили?
— Было, Николай Михайлович, было. Грех скрывать, — поспешно ответила Агафья и размашисто перекрестилась…