Дома Борис вспомнил, что Иван позволил ему списать уже решенную задачу. Обычно он заставлял Бориса самого делать задачи и только поправлял ход действия. Видно, Ивана взволновали слова товарища, и он забыл о своем принципе не давать списывать, а только помогать.
Иван тоже в этот вечер все время мысленно возвращался к разговору с товарищем.
Нет, он решительно не согласен насчет зубрежки. Он действительно больше всего в жизни любил учиться. В этом была радость, в этом был отдых, в этом было все его будущее, весь смысл существования на земле. Но слова о том, что он «маменькин сынок», «положительный мальчик», задели его. И в них он почувствовал какую-то долю правды.
В самом деле, в школе его всегда только хвалили. Ставили в пример товарищам, и те его не любили…
Иван взглянул на часы. Был одиннадцатый час. Скоро должна прийти из театра мама, и он чуть не опоздал разогреть ужин. Накрывая на стол, потянулся было за хлебницей, но вспомнил, что хлеб мама не ест — худеет. Ему даже жаль ее за эти лишения. Как любил он свежий, ароматный хлеб с толстым слоем масла. А ей нельзя. Пополнеет — не сможет играть девочек и мальчиков. Тоже профессию себе выбрала!
Он принес из комнаты вазу с цветами (цветы у них не переводились от поклонников маминого таланта). Иван любил, чтобы все было красиво. Мама тоже любила.
Опять вспомнились ему слова Бориса: «положительный мальчик», «маменькин сынок». Но почему позорно быть хорошим человеком — дисциплинированным, точным, вежливым? Почему плохо любить мать, не скрывая это от посторонних, заботиться о ней, стараться не доставлять ей неприятностей, которых в жизни у нее и так было сверхдостаточно. Ни у матери, ни у него еще не зажила рана, нанесенная отцом, когда он ушел к сестре матери — тете Лене, которую с детства так любил Иван. И как страшно было им разочаровываться в двух близких людях, отрешиться от них.
И все же в глазах товарищей он «маменькин сынок» и «положительный мальчик».
В прихожей щелкнул замок, послышался шум снимаемой одежды. Потом стукнули об пол сапоги, и, шлепая домашними тапочками, в кухню вошла мама с красными гвоздиками в руке. Как всегда после спектакля, она была возбуждена, со следами грима на лице.
Мама поцеловала Ивана и отдала ему гвоздики. «Конечно, маменькин сынок», — с горечью подумал Иван и отметил, что в этот раз не обрадовался ни маминой ласке, ни гвоздикам.
Утром, уже в пальто, с портфелем в руках, Иван стоял в коридоре, ждал, когда выйдет из комнаты Борис.
Вот в двери щелкнул ключ, и старческий голос наставительно сказал:
— Веди себя, как подобает серьезному мужчине. Тройкам и двойкам доступ закрыт.
Борис буркнул в ответ что-то невразумительное.
Иван быстро прошел по коридору, открыл дверь и вышел на лестничную площадку. Встреча получилась случайной, и оба двинулись вниз. Борис, лежа животом на перилах, Иван — вприпрыжку по ступеням.
Шагая по улице, они продолжали вчерашний разговор. Вот тут-то и произошел сговор — вечером поехать на лыжах в «Избу раздумий», насолить восьмому «А» и их классному руководителю.
Повод, с точки зрения Ивана, был серьезный и справедливый, и товарищам можно было доказать, что он не «паинька», не «маменькин сынок»…
А потом вот — комсомольское собрание. Выговор. Но самое неприятное — это разговор с мамой, с глазу на глаз.
— Ты совершил такой бесчеловечный поступок? Ты, отличник! Пример для всего класса! — немного театрально вскидывая брови и расширяя подведенные глаза, изумлялась мама. — Я не верю, чтобы мой сын сделал такое по доброй воле. Скажи, тебя принудили? Тебе грозили? — И в голосе ее звенели слезы и надежда. Надежда и слезы. И тоже чуть-чуть театрально.
— Нет, я сам, — упрямо несколько раз повторил Иван.
Естественно, что назавтра мама вместе с сыном явились пред светлые очи директора.
В кабинете, кроме Павла Ниловича, была классная руководительница восьмого «Б» Татьяна Михайловна — женщина старая и сердитая, которую ежегодно ребята собирались «провожать на пенсию», а она никак не уходила. У окна, за пальмой, в каком-то странном уединении, почти спиной ко всем, сидел Грозный.
То, что здесь были и мать и учитель истории, еще более испортило настроение Ивана. На душе совсем стало мерзко и мрачно. Он решил молчать, тупо молчать, чтобы уж до конца не быть «паинькой» и «маменькиным сынком».
Опустив голову, он не ответил ни на один вопрос Павла Ниловича и Татьяны Михайловны.
Но он не сдержался все же, когда Татьяна Михайловна сказала:
— Значит, решили мстить, потому что не уважаете, не любите учителя истории…