— Придумаем повод. Но деньги нужны немедленно. Завтра. Крайне — послезавтра.
И вдруг глаза Матвеева озорно блеснули. Сдерживая смех, он воскликнул:
— Храм божий можешь в родном городе построить, увековечить память миллионеров Саратовкиных!
— Да все знают, что я не очень…
— То и я знаю, что ты не очень, — засмеялся Матвеев, вспоминая разговор с барином на прииске. — Ну, скажем, ночью святая богородица явилась или там Николай-угодник. А то и просто: видение какое было, и совесть заговорила в тебе, что не блюдешь божье учение. Нет, это здорово, Николай Михайлович, ей-богу, здорово! — довольно потирал руки Матвеев.
И Николай загорелся этой идеей. Он придумывал разные варианты. Остановились на том, что ночью ему явилась Анастасия Никитична… Покаялась, что отправила родную мать Николая в монастырь, со свету сжила. И пожелала, чтобы во искупление этого греха сделал Николай большой дар монастырю, где скончалась его мать — монахиня Евфросинья. Николай сам повезет деньги, а по дороге на него нападут грабители.
Разговор прервал десятилетний Ванятка — сын дворника. Он давно уже искал барина, вначале в доме, потом по саду.
— Барин! Вас Митрофан Никитич спрашивали.
— Скажи, что скоро приду, — ответил Николай.
Ванятка убежал, мелькая грязными пятками. Николай опять забыл о дядюшке, который в эти минуты, собирая бумаги и счета, думал с неприязнью:
«Права была Настасья, когда говорила, что кровь не переменишь. Простая к простой и тянется. Вырос Николай в барстве. Но как сойдется с простолюдином — не оторвешь».
А Николай и Матвеев продолжали оживленно беседовать.
— Что это вы, политические, все с длинными волосами да бородами? — усмехаясь, поинтересовался Николай. — Коли форма такая, то неосторожно всем на один лад!
— Какая там форма! Кто как. А я на случай. В подполье уйду — сбрею. Узнать труднее будет.
Николай попытался кое-что выяснить о подпольщиках, но заметил односложность ответов Матвеева. «Или не доверяет, или не положено», — подумал он.
— Это ты в ту ночь помог цыгану и внучке поварихи бежать? — спросил Николай.
— Я, — усмехнулся Матвеев. — Думал, любовная история.
— Ну, и где же они, знаешь?
— Слыхал, что искали золото. Упорно искали. Бродили в горах. Там же цыгана кто-то порешил. План, сказывают, выкрал у них кто-то. Из тайги, говорят, Любава одна вернулась, чуть живая. А где теперь она, не знаю. Панкратиха тоже на приисках не осталась. Может, померла. Я-то думаю, что Любава и отправила на тот свет цыгана, чтобы не мешал золото искать. Девка была особая. Вроде ведьмой ее считали.
Николай молчал. Как всегда, при воспоминании о Любаве он ощутил глубокую тихую грусть.
Он расстался с Матвеевым, договорившись, что через два дня за деньгами придет человек. Сам Матвеев не рисковал больше появляться у Саратовкина. Пароль будет такой: «Все деньги беднякам роздал. Одолжи, барин, на несколько дней».
На следующее утро Николай рассказал дяде о ночном видении и о своем намерении пожертвовать монастырю большую сумму. Митрофан Никитич возражать не стал, даже был рад: такое дело станет известным всей губернии, поднимет уважение к Саратовкиным. Это льстило его религиозным чувствам и было памятью сестре-покойнице.
Прошла неделя, но от Матвеева никто не приходил, и Николай стал тревожиться: не провалилось ли задуманное освобождение учителя.
Как-то утром к нему пришел отец Терентий. Николай давно не видел старика и обрадовался ему.
Отец Терентий, как всегда, перекрестился, глядя на пустой угол, укоризненно покачал головой, потом сел на стул.
Поговорили о городских новостях, и только было собрался Николай сообщить о видении и пожертвовании монастырю, как отец Терентий сказал:
— А я к тебе с просьбицей, Николушка. С просьбицей. Не знаю, как и приступить.
— Вы же знаете, отец Терентий, что вам я ни в чем не откажу.
— Ну и ладно. Так вот, я тут все деньги беднякам роздал. Одолжи, Николушка, на несколько дней.
Николай с изумлением смотрел на отца Терентия. «Что это, совпадение? — думал он. — Не может же священник быть революционером! С ума схожу я, что ли? Но почему пароль прозвучал как-то не так… Вместо «барин» он сказал «Николушка».
Отец Терентий проворно вскочил, расправил рясу, встал, сложив на животе руки, в позу, которую он всегда принимал во время проповедей, и повторил:
— Все деньги беднякам роздал. Одолжи, барин, на несколько дней. — Он сделал нажим на слово «барин», сверля Николая умными маленькими глазками, потом шагнул к нему, обнял за плечи и тихонько засмеялся счастливым смехом.